ваш взгляд. По вашему мнению, кто убил? - Вы!! Камышев поглядел на меня с удивлением, почти с ужасом, покраснел и сделал шаг назад. Затем он отвернулся, отошел к окну и засмеялся. - Вот так клюква! - пробормотал он, дыша на окно и нервно рисуя на нем вензель. Я глядел на его рисующую руку и, казалось, узнавал в ней ту самую железную, мускулистую руку, которая одна только могла в один прием задушить спящего Кузьму, растерзать хрупкое тело Ольги. Мысль, что я вижу перед собой убийцу, наполняла мою душу непривычным чувством ужаса и страха... не за себя - нет! - а за него, за этого красивого и грациозного великана... вообще за человека... - Вы убили! - повторил я. - Если не шутите, то поздравляю с открытием, - засмеялся Камышев, всё еще не глядя на меня. - Впрочем, судя по дрожи вашего голоса и по вашей бледности, трудно допустить, что вы шутите. Экий вы нервный! Камышев повернул ко мне свое пылающее лицо и, силясь улыбнуться, продолжал: - Любопытно, откуда вам могла прийти в голову такая мысль! Не написал ли я чего-нибудь такого в своем романе, - это любопытно, ей-богу... Расскажите, пожалуйста! Раз в жизни стоит поиспытать это ощущение, когда на тебя смотрят, как на убийцу. - Убийца вы и есть, - сказал я, - и даже скрыть этого не можете: в романе проврались, да и сейчас плохо актерствуете. - Это совсем таки интересно - любопытно было бы послушать, честное слово. - Коли любопытно, так слушайте. Я вскочил и, волнуясь, заходил по комнате. Камышев заглянул за дверь и плотнее притворил ее. Эта осторожность выдала его.
{03411}
- Чего же вы боитесь? - спросил я. Камышев конфузливо закашлялся и махнул рукой. - Ничего я не боюсь, а просто так... взял да и взглянул за дверь. А вам и это понадобилось? Ну, рассказывайте. - Позвольте вам допрос сделать? - Сколько угодно. - Предупреждаю, что я не следователь и допрашивать не мастер; порядка и системы не ждите, а потому не извольте сбивать и путать. Прежде всего скажите мне, куда вы исчезли после того, как оставили опушку, на которой кутили после охоты? - В повести сказано: я пошел домой. - В повести описание вашего пути старательно зачеркнуто. Вы шли тем лесом? - Да. - И могли, стало быть, встретиться там с Ольгой? - Да, мог, - усмехнулся Камышев. - И вы с ней встретились. - Нет, не встречался. - На следствии вы забыли допросить одного очень важного свидетеля, а именно себя... Вы слышали крик жертвы? - Нет... Ну, батенька, допрашивать вы совсем не мастер... Это фамильярное 'батенька' меня покоробило: оно плохо вязалось с теми извинениями и смущением, которыми началась наша беседа. Скоро я заметил, что Камышев глядел на меня снисходительно, свысока и почти любовался моим неуменьем выпутаться из массы волновавших меня вопросов... - Допустим, что в лесу вы не встретились с Ольгой, - продолжал я, - хотя, впрочем, Урбенину труднее было встретиться с Ольгой, чем вам, так как Урбенин не знал, что она в лесу, а стало быть, не искал ее, а вы, будучи пьяным и взбешенным, не могли не искать ее. Вы, наверное, искали ее - иначе зачем же вам было идти домой лесом, а не дорогой... Но допустим, что вы ее не видали... Чем объяснить ваше мрачное, почти бешеное настроение в вечер злополучного дня? Что побудило вас убить попугая, кричавшего о муже, убившем жену? Мне кажется, что он напоминал вам о вашем
{03412}
злодействе... Ночью вас позвали в графский дом, и вы, вместо того, чтобы тотчас же приступить к делу, медлили до приезда полиции почти целые сутки и, вероятно, сами того не замечая... Так медлят только те следователи, которым известен преступник... Вам он был известен... Далее - Ольга не назвала имени убийцы, потому что он был для нее дорог... Будь убийцей муж, она назвала бы его. Если она в состоянии была доносить на него своему любовнику-графу, то обвинить его в убийстве ей ничего бы не стоило: она его не любила, и он не был ей дорог... Любила она вас, и именно вы для нее были дороги... вас щадила она... Позвольте вас также спросить, почему это вы медлили
