- Так я последний? Иван Степаныч поднялся и побагровел. - Кто последний? Я? - Вы-с, только в каком смысле?! - В таком смысле, что ты дурак! Понимаешь? Дурак! На тебе твою корреспонденцию! - Ваше высокостеп... Батюшка Иван... Иван... - Так я последний! Ах ты, прыщ ты этакой! Гусь! - Из уст Ивана Степановича посыпались роскошные выражения, одно другого непечатнее... Иван Никитич обезумел от страха, упал на стул и завертелся. - Ах ты, сссвинья! Последний?!? Иван Степанов Трамбонов последним никогда не был и не будет! Ты последний! Вон отсюда, чтобы и ноги твоей здесь не было! Иван Степанович с остервенением скомкал корреспонденцию и швырнул комком в лицо корреспондента газет московских и санкт-петербургских... Иван Никитич покраснел, поднялся и, махая руками, засеменил из спальной. В передней встретил его Сережка: с глупейшей улыбкой на глупом лице он отворил ему дверь. Очутившись на улице, бледный, как бумага, Иван
{01195}
Никитич побрел по грязи на свою квартиру. Часа через два Иван Степанович, уходя из дома, увидел в передней, на окне, фуражку, забытую Иваном Никитичем. - Чья это шапка? - спросил он Сережку. - Да того миздрюшки, что намедни прогнать изволили. - Выбрось ее! Чево ей здесь валяться? Сережка взял фуражку и, вышедши на улицу, бросил ее в самую жидкую грязь.
{01196}
СЕЛЬСКИЕ ЭСКУЛАПЫ
Земская больница. Утро. За отсутствием доктора, уехавшего с становым на охоту, больных принимают фельдшера: Кузьма Егоров и Глеб Глебыч. Больных человек тридцать. Кузьма Егоров, в ожидании, пока запишутся больные, сидит в приемной и пьет цикорный кофе. Глеб Глебыч, не умывавшийся и не чесавшийся со дня своего рождения, лежит грудью и животом на столе, сердится и записывает больных. Записывание ведется ради статистики. Записывают имя, отчество, фамилию, звание, место жительства, грамотен ли, лета и потом, после приемки, род болезни и выданное лекарство. - Чёрт знает что за перья! - сердится Глеб Глебыч, выводя в большой книге и на маленьких листочках чудовищные мыслете и азы. - Что это за чернила? Это деготь, а не чернила! Удивляюсь я этому земству! Велит больных записывать, а денег на чернила две копейки в год дает! - Подходи! - кричит он. Подходят мужик с закутанным лицом и 'бас' Михайло. - Кто таков? - Иван Микулов. - А? Как? Говори по-русски! - Иван Микулов. - Иван Микулов! Не тебя спрашиваю! Отойди! Ты! Звать как? Михайло улыбается. - Нешто не знаешь? - спрашивает он. - Чего же смеешься? Чёрт их знает! Тут некогда, время дорого, а они с шутками! Звать как? - Нешто не знаешь? Угорел? - Знаю, но должен спросить, потому что форма такая... А угореть не отчего... Не такой пьяница, как ваша милость. Не запоем пьем... Имя и фамилия?
{01197}
- Зачем же я стану тебе говорить, ежели ты сам знаешь? Пять лет знаешь... Аль забыл на шестой? - Не забыл, но форма! Понимаешь? Или ты не понимаешь русского языка? Форма! - Ну, коли форма, так чёрт с тобой! Пиши! Михайло Федотыч Измученко... - Не Измученко, а Измученков. - Пущай будет Измученков... Как хочешь, лишь бы вылечил... Хоть Шут Иваныч... Всё одно... - Сословия какого? - Бас. - Лет сколько? - А кто ж его знает! На крестинах не был, не знаю. - Сорок будет? - Может, и будет, а может, и не будет. Пиши как знаешь. Глеб Глебыч смотрит некоторое время на Михайлу, думает и пишет 37. Потом, подумав, зачеркивает 37 и пишет 41. - Грамотен? - А нешто певчий может быть неграмотный?
