ту воронку, куда уходил лейтенант.
- И што энто? – удивился он, увидев там что-то.
Присмотревшись, Григорий всё понял. На дне ямы лежало кольцо от гранаты с проволочкой…
- Членовредительство! – прошептал он.
Шелехов взял улики и швырнул их в воду на дне соседней воронки.
- Лейтенант - ить дюже хороший парень, да к тому же герой. – Он вспомнил свой недавний разговор с комбатом.
… Тогда Кошевой посмотрел в спину уходящего на позиции Симакова и сказал:
- Орёл!
- А награду он за что получил?
- Он получил орден за отражение танковой атаки в июле 1941 года, на границе. – Сказал с уважением Кошевой.
- Сразу цельный орден?
- Выстоял один, когда все остальные разбежались!
- Тогда понятно! – согласился тогда Григорий. - Энто многое значит.
Он знал, что теперешний же срыв у него неслучаен. Накануне тот столкнулся с пьяным майором, начальником штаба полка, который приказал ползти к импровизированному немецкому дзоту и забросать его гранатами. Оказавшийся тут же неизвестный старший сержант пробовал возражать, заявляя, что он выполняет другое приказание.
- Ах, ты блядь! - рассвирепевший майор, не раздумывая, пристрелил его.
Лейтенант сам пополз к окну в подвал, неловко бросил гранаты, не причинившие бетонным стенам никакого вреда, и чудом вернулся обратно. Он с дрожащими глазами упал в яму рядом с Григорием, а гимнастёрка его была белая от выступившего пота.
- Зачем гнать людей на бессмысленную смерть? – спросил он тогда. – Кому это надо?
- Бесполезный риск выбил лейтенанта из равновесия, - сообразил Григорий, - и привёл к глупому членовредительству...
… От дивизии давно остался один номер, штаб, повара и обслуга. Под ружьём у командира батальона старшего лейтенанта Кошевого остался жалкий десяток солдат.
- Каша сызнова с осколками! – роясь ложкой в мятом котелке, проговорил Григорий.
- Когда подносчик пищи ползёт, термос на его спине пробивает… - вяло отреагировал Михаил.
- Хочется пить и болит живот, - пожаловался командиру бывалый сержант, - ночью два раза пробирался за водой вон к энтой воронке… В охотку выпил густую, коричневую, как кофе, пахнущую толом и ищо чем-то воду. Когда же сегодня решил напиться, увидел чёрную, скрюченную руку, торчащую из воронки…
- Нашёл время вспоминать! – выплюнул кашу старший лейтенант.
Гимнастёрки и штаны бойцов стали как из толстого картона: заскорузли от крови и грязи. На коленях и локтях - дыры до голого тела: проползали. Свою каску Григорий выбросил:
- Их тута мало кто носит, но зато много валяется повсюду.
Этот предмет солдатского туалета используется совсем не по назначению. В каску обычно гадили, затем выбрасывали её за бруствер траншеи, а взрывная волна швыряла обратно, прямо на головы…
- Покойник нестерпимо воняет.
- И не только покойник!
Жмуриков кругом валялось много, старых и новых. Одни высохли до черноты, головы, как у мумий, со сверкающими зубами.
- Лежат в разных позах, - скривился Кошевой, - словно уснули...
- Другие распухли, как будто готовы лопнуть. – Брезгливо поморщился Григорий.
Некоторые неопытные солдаты рыли себе глубокие укрытия в песчаной почве, и земля, обвалившись от близкого взрыва, придавливала их. Так они и лежали, свернувшись калачиком, будто спали, под толстым слоем песка.
- Картина, напоминающая могилу в разрезе.
- Хватит об энтом…
В траншее тут и там торчат части втоптанных в глину тел; где спина, где сплющенное лицо, где кисть руки, коричневые, под цвет земли.
- Ходим прямо по трупам...
- Завтра их станет больше, ночью обещали пополнение!
- Хорошо.
- Так-то оно так, но погонят в наступление…
- Вперёд! – в предрассветной темноте раздалась надоевшая команда к атаке.
Григорий почти шагом, короткими бросками, укрываясь за давно знакомыми спасительными развалинами, одолел сотню метров за атаковавшей ротой ночного пополнения и сел на землю.
- Назад вернутся единицы! - на душе было муторно и тоскливо.
Попеременно подымались в атаку то русские, то немецкие роты, но ни тем, ни другим не удавалось продвинуться хотя бы на полсотни метров. Плотная, невидимая глазу стена огня сперва останавливала, затем принуждала падать на землю что-то вначале кричавших и вдруг умолкавших людей.
- Когда-нибудь энто кончится?
Каждый день проходил по одному расписанию. Начинали немцы. Ровно в 5часов утра появлялась «рама» и облетала позиции. Потом появлялась стая «Юнкерс-87». Бравируя, не боясь, ни советских зениток, ни самолётов, поскольку ни тех, ни других за эти дни не было ни слышно, ни видно, они бомбили развалины домов.
- Немецкие пилоты позволяют себе гнать свои ревущие и воющие самолёты чуть ли не до самой земля. – Прокомментировал какой-то оборванный солдат.
- А чего им бояться?!
Григорий знал, пикировщики сделают над ними пять заходов, по-немецки точно рассчитав количество боеприпасов, и улетят не прежде, чем совершат ещё одну атаку, прозванную «психической».
- Пока не сбросят свои продырявленные железные бочки, - буркнул сидящий рядом Кошевой, - не уберутся!
- Своим воем они прямо вынимают душу... – согласился сержант и закрыл глаза.
Одновременно с воздушной начиналась наземная атака, немцы пытались отбросить красноармейцев на исходный рубеж.
- Отбивать такие атаки становится всё труднее.
- Скоро выдохнутся…
С удалением своих бомбардировщиков, немцы прекращали атаку и отходили на свои рубежи, ставя сплошную стену огня перед начинавшими контратаку русскими ротами. Крик «Ура» тонул в грохоте разрывов, и залёгшая пехота начинала отползать обратно к родным окопам. После того как атакующие и контратакующие расползались по своим норам, вступали в дело миномётчики, посылая «подарки» друг другу.
- И так продолжается каждый день. – Простонал грязный и мокрый Михаил.
- Падаем вон в ту воронку… - показал рукой Григорий и свалился в жижу.
Наступавшие отхлынули назад и заняли у посредине улицы воронки от взрывов снарядов. На центр города, гремящий молниями взрывов, опустился туманом пар и толовый газ. Видимость была около 15 метров. Кошевой и Григорий засели в воронке от крупной авиабомбы. Поблизости примостились ещё четверо бойцов с пулемётом «Максим». Завязалась продолжительная перестрелка.
- Немцы не дают даже поднять головы…
- А зачем нам её поднимать? – спросил с закрытыми глазами Шелехов. – До темноты будем торчать здесь…
Дым постепенно рассеялся. Улица было усеяна убитыми и стонущими ранеными. Над ними закружил немецкий разведчик. Самолёт, видимо, произвёл съёмку, ушёл, и минут через двадцать из динамика
