- Уже несколько дней я болею, - виновато сказала она, - и не хватает сил похоронить сына. Болеет и самый маленький, имени которого мы не знаем, так как нашли его около убитого деда, неизвестно откуда появившегося в наших местах.
- Как же вы живёте?
- Питаемся свеклой и картошкой без хлеба и соли…
Красноармейцы, молча слушали её. В их глазах были удивление, испуг и жалость… Всегда что-то жевавший Бугайло, а он жевал даже тогда, когда во рту ничего не было, стоял со сжатыми губами, и торчавшая изо рта травинка мелко подрагивала. Верхняя губа и кончик длинного тонкого носа Кошелюка приподнялись и дрожали, округлённые глаза застыли на мёртвом теле Пети.
- За что нам такое? – заплакала женщина.
- Потерпи мать…
Ребятишки, между тем, быстро освоились. Один, лет шести, закатав рукав немецкого кителя, гладил приклад автомата. Другая девочка, закутанная в обрывок суконного одеяла, с любопытством глазела на Кошелюка, который явно не пришёл в себя.
- Где же моя махорка? – он растерянно рылся в своём сидоре.
Только старшая, лет двенадцати, стояла неподвижно, словно ждала чего-то. Её не по возрасту серьёзный взгляд переходил с одного солдата на другого. Шелехов первый стянул со спины вещевой мешок, вынул аккуратно сложенный свёрток НЗ и, ничего не говоря, сунул его в руки женщины.
- Что там? – Она отдёрнула руку.
- Бери, бери!
Дети насторожились, и даже старшая как-то вытянулась в их сторону. Отдали свёртки и остальные солдаты. Свой Кошелюк протянул мальчику, он быстро его схватил, и хотел было шмыгнуть в сторону, но женщина успела отнять кулёк.
- Быстро отдай мне!
- Я есть хочу…
В руках парнишки все же остался кусочек сухаря, и он, отбежав, сунул его в рот. Беззубыми челюстями он попытался разгрызть добычу, но это сделать ему не удавалось. Наконец сухарь переломился, и мальчик, не разжёвывая, проглотил кусок.
- Дай мне хлебушка! – тут же заплакала младшая.
- И мне…
На мгновение показалось, что женщина не хочет кормить детей. Никогда не заикавшийся украинец Бугайло, втянув голову, двинулся к ней и, заикаясь, матюгнулся по-хохлятски. Поняв тревогу солдат, хозяйка, торопясь и, как будто передразнивая, заикаясь, проговорила:
- Слопают всё сразу, к вечеру опять голодные будут…
- Кормить всё равно надо!
- Из колбаски сварю бульон, - суетливо объяснила женщина, - с сухарями несколько раз их накормлю.
Она сунула младшей кусочек сухаря, и та, размазав слёзы по лицу, усердно принялась сосать его. Понемногу все детишки успокоились. Бойцы поджидали застрявший где-то обоз, и привал затянулся.
- Пошли копать могилу… - велел Григорий.
- Пошли.
Похоронили Петю по-солдатски, без гроба, завернув в рваную тряпку.
- Выплаканы у матери слёзы за войну, - понял Кошелюк, - даже не осталось их на долю мёртвого сына.
- Тяжесть жизни научила её переносить даже такое ужасное горе…
Женщина сумрачно смотрела на бугорок могилы, по привычке вытерла концом платка сухие глаза и, прикрикнув на детвору, тяжело шагая, пошла к землянке.
- Её уже донимают заботы о живых. – Сказал Бугайло.
- Нужно думать о живых, - согласились товарищи, - мёртвые есть не хотят…
Бойцы расположились недалеко от землянки, кто как смог, и быстро задремали. Сидеть на сырой земле в мокрой одежде было неудобно. Вода скапливалась в продавленном телом углублении в земле и неприятно холодила тело.
- Многие, махнув на всё, лежат прямо в грязи. – Подумал оглядевшийся Григорий.
Вскочив и выжав штанины, он свернул козью ножку и стал работать кресалом. Искры были хорошие, но шнур, видимо, набрался влагой и не загорался. Из трубы землянки шёл дымок, и он пошёл попросить уголёк.
- Обедаете? – поинтересовался солдат.
- Впервые за неделю дети поедят нормально…
Ребятишки мочили сухари в бульоне и с аппетитом отправляли в рот. Они встретили гост дружными улыбками. Старшая девочка поила из кружки больного. Женщина сидела у таганки. Она поджаривала на железе чёрные кружочки свеклы и медленно их жевала.
- Почему ты не ешь то, што едят дети? - осторожно спросил Шелехов.
- А чем завтра кормить их буду?
Она даже не посмотрела в его сторону и, как будто удивляясь вопросу, проговорила:
- Чего тут непонятного…
- Комбат обещал выдать вам продукты и эвакуировать вас…
- Вот когда это будет сделано, - вяло сказала женщина, - тогда и поем.
Григорий был уверен в исполнении обещания комбата и не понимал причину её упрямства, но и не нашёлся, что сказать в ответ. Старший мальчик, надеясь извлечь что-то из пустой тарелки, засунул край в рот, усердно наклонял её и чмокал губами.
- Спасибо дядя! - освободив одну руку, он помахал уходящему мужчине.
- Будь здорова.
Солдаты отделения спали. Дождь прекратился, но тёмные тучи низко скользили над землёй, угрожая в любую минуту сыпануть очередную ненужную земле, а особенно солдатам, порцию мокроты. Шелехов сделал бугорок из земли и сел на него. К землянке подошёл замполит, батальонный врач и старшина с объёмным вещмешком. Проснувшийся Бугайло посмотрел на них и прогнусавил:
- Теперь порядок, ребятишки будут сыты.
- А что им есть потом?
- Наши помогут… - повернувшись на другой бок он как ни в чём не бывало снова захрапел.
Сон одолевал и Григория, но в сидячем положении спать было неудобно, а ложиться на сырую землю, как это сделали многие, ему не хотелось. Прозвучавшая команда растворила последние сомнения. Пришлось спешно заняться липкими от грязи портянками...
- Снова шагать. – Недовольно бормотал он.
- Зато согреемся…
Походная тяжесть поглотила все мысли. Ноги гудели, ныли оттянутые грузом плечи. Кругом сыро и холодно. Ветер насквозь пробивал рваную шинель и промокшую телогрейку. Пришлось выжимать одежду.
- Костры из-за светомаскировки жечь нельзя, - с сожалением сказал Кошелюк, - а как иначе высушить…
- На теле высушишь!
Намотав свежие портянки, Григорий сунул ноги в сырые сапоги. Мокрые портянки прямо с грязью повесил на сучок сосны.
- Может хучь промёрзнут… - с ноткой обречённости сказал он.
- Или окончательно промокнут. – Пошутил Бугайло.
Ребята быстро набросали на почву кучу веток, и все улеглись, плотно прижавшись, друг к другу. Какая-то сучковатая ветка подло упёрлась в бедро Григория, надо бы убрать, но одолевал сон.
- Хрен с ней, - подумал он напоследок, - буду терпеть...
Проснулся в темноте от озноба. Вскочив, еле удержался - затекли ноги. Почти все уже встали. Предутренний морозец отразился льдинками на лужах и бисером на иголках сосен. Григорий еле размял
