окно доносится глухой удар и визг тормозов. «Дописывай! – раздается в голове тот же голос. - Дописывай, толстая клуша!»
Петра вовсе не толстая и вовсе не клуша, но она дописывает букву «А», одна палочка, другая, потом перекладина. «А теперь беги!» - кричит тот же голос, и Петра наконец понимает, что это был за звук и почему визжали тормоза. Лицо ее мгновенно перекашивается от слез, но она лезет в окно, свешивается в сад и бежит через кусты к шоссе, где почти полная луна раскрасила все в черный и белый цвет, и на белой траве обочины лежит черное пятно, хотя на самом деле Дымка серая, жемчужно- серая и пушистая, не зря же ее зовут Дымка.
«Не трогай!» - кричит голос, и Петра садится на корточки, зажимает пальцы в кулаки, кулаки прижимает к груди и тихонько зовет: Дымушка, Дымка. Дымка издает жалобный мяв и проползает шаг ей навстречу. Дымушка, повторяет Петра, Дымочка моя. Кошка неуверенно встает на ноги и идет к ней, слегка припадая на переднюю лапу. Она бодает Петру в голую коленку, начинает ластиться и тереться, и вот тогда Петра осторожно берет ее на руки и бежит в дом. Она выпускает кошку в свое окно, бежит к веранде, приносит под окно стул и залезает сама, и пока она лезет, Дымка грузно запрыгивает на ее кровать и ложится поверх одеяла, хотя мама Петры решительно против подобных вольностей. Петра прислушивается. За стеной еще слышны голоса родителей, но ссора явно стихает. Петра ныряет под одеяло. Дымка переползает поближе к ней. Ее мохнатые бока так и ходят от тяжелого дыхания.
- Утром мы пойдем к врачу, - обещает ей Петра. – И он полечит твою лапу. И я тебя больше никогда не выпущу ночью, никогда-никогда.
Она лежит, боясь пошевелиться и потревожить кошку, и слушает голоса за стеной. А что если, думает она, что если сейчас встать и написать в той же тетради – «мама и папа любят друг друга сильно-сильно»? Но голос в голове молчит. Вот сейчас встану и напишу, думает Петра изо всех сил. «Не надо, - говорит голос, но уже очень тихо, будто издалека. – Бросай-ка ты эту муру. Пусть разбираются сами».
Стража красного винограда
К черной арке ворот вел мост. Когда-то под ним, видимо, был ров вокруг городской стены, но теперь из пологого склона росли деревья, их золотые по осени листья щедро устилали мостовую. И остатки стены, и ворота густо заплетал виноград.
Сама арка давно уже не помнила ни запоров, ни решеток. Была она двойная, правильными одинаковыми поулкругами на рядах массивных колон. Единственным отличием левой арки был знак – круг с перечеркнутым человечком. У правой, приcлонив табурет к полосатой будке, сидела художница. Во всяком случае, в руках у нее были кисти, тряпка и палитра. Завидев путника, она замахала тряпкой: иди, мол, справа, не видишь – знак висит.
Путешественник охотно пошел на приглашающий жест. Всех вещей при нем был только заплечный мешок, но куртка и обувь выдавали опытного пешехода, готового к любой погоде. Сейчас, по солнцепеку и штилю, капюшон куртки был откинут, а молния расстегнута. Из внутреннего кармана то и дело высовывалась усатая узкая морда и шевелила розовым носом.
- Привет, - сказал путешественник художнице.
- Привет-привет, - охотно отозвалась она. – Ты в город? Проходи здесь.
- Конечно. А почему там нельзя?
- Потому что там для трамваев.
Путешественник оглянулся. Никаких рельсов в проеме арки не наблюдалось. Он вопросительно глянул на художницу. У художницы было смуглое лицо и половинчатые волосы – видимо, не меньше года назад она их покрасила в рыжий цвет, а потом они отросли, так что рыжина поднималась только до висков, а дальше были черные корни. К тому же, черная часть волос была прямая, а рыжая – вилась мелким бесом. Глядя на его недоумение, художница расхохоталась, да так, что путешественник тоже не выдержал, и улыбнулся.
- Ну, раз ты в город, то плати за вход! – объявила она. – Тебя как зовут?
- Нас, - поправил путешественник и достал из кармана шиншиллу. – Путешественник Феликс.
Художница притихла и протянула руку к розовой мордочке. Шиншилл тут же спрятался – девушка оттирала кисти, и пальцы сильно пахли скипидаром.
- Так ты со зверем, - сказала она. – И кто из вас кто?
- А когда как, - ответил путешественник. – Мы на оба имени отзываемся.
- Ну, значит, сейчас Путешественник будешь ты, а Феликс – он, - быстро решила художница. – Потому что тогда платить за вход тебе, а ему пусть повезет.
- Ладно, - согласился Феликс и полез за кошельком. – Сколько стоит вход?
- Ты можешь отдать пригоршню своей крови, можешь отрезать и отдать волосы, - я это обычно девушкам предлагаю, но раз у тебя такой хвост, можно и так, - быстро перечислила художница. Помолчала секунду, глядя из-под половинчатой челки, и добавила: - А можешь отдать за вход своего зверя. Или ничего не давать.
Феликс так и застыл с кошельком в руках.
- То есть как это?
- Вот так. Как решишь.
- А деньгами нельзя?
Художница закатила глаза к небу.
- Что, все спрашивают? – сочувственно поинтересовался Феликс.
- Нет, деньгами нельзя. Либо то, что твое, либо то, что считаешь своим, либо ничего.
- А если ничего, тогда что?
- Из ничего и будет ничего, - рассмеялась художница. – Входи за так, хорошая гостиница налево от Черного моста через площадь Мальтийцев. Располагайся.
Феликс внимательно оглядел девушку. Она, утратив к нему всякий интерес, вернулась к оттиранию кистей. Может, просто разыграла? Ни официальной таблички, определяющей размер платы за вход и даже вообще необходимость какой-либо платы, ни шлагбаума, ни вертушки. Только полосатая будка в торце ряда толстых колонн между двух арок.
«Разыграла», - окончательно решил Феликс, а вслух сказал:
- Ну, я пошел.
- Хорошо тебе тут погостить, - отозвалась художница как ни в чем не бывало.
Черный мост нашелся сразу – он был пешеходный и явно самый старый из тех пяти, что просматривались с горки от ворот. Рекомендованная гостиница называлась «Старый Рыцарь», на латунной доске у входа красовалось четыре звезды, и Феликс смутился. Не то чтобы у него не было денег, но тут наверняка захотят не меньше 70 евро за ночь, а он привык жить гораздо скромнее. Хотя, с другой стороны, туристический сезон давно прошел, почему бы не зайти и не спросить. Едва он подошел к стойке, портье выложил перед ним ключ и подтолкнул регистрационную книгу.
- Здравствуйте ваш номер двадцать восемь распишитесь вот здесь пожалуйста, - в одно слово выпалил он. И добавил уже не такой скороговоркой: - Завтрак с восьми до одиннадцати, бар, кофе и чай – круглосуточно. Если пробудете дольше трех дней, вам полагается от отеля бутылка вина с местных виноградников.
- Простите, - сказал Феликс, когда обрел голос, - но сколько стоит номер на одного?
- Триста евро за ночь или ничего, - без улыбки ответил портье. – Завтрак и напитки включены в стоимость.
- Триста или бесплатно? – на всякий случай переспросил Феликс. Портье кивнул. – У вас тут что, неделя карнавала?
- Да нет, у нас всегда так, - ответил портье. Посмотрел на гостя с сочувствием и предложил: - Если хотите, оставьте вещи, побродите по городу. Номер будет за вами до полуночи. Найдете что-нибудь другое – позвоните вот по этому телефону, отмените бронь и скажете, куда доставить вещи.
Феликс взял белую визитку с мальтийским крестом и пробормотал слова благодарности. Он обошел пешком полмира, бывал во множестве городов и гостиниц, но еще нигде ему не предлагали платить за привычные вещи втридорога или брать даром. Так или иначе, предложение погулять по городу налегке ни к чему его пока не обязывало, поэтому он оставил рюкзак в маленькой кладовой в фойе (там на стеллаже уже были чьи-то сумки и чемоданы), еще раз сказал «спасибо» и вышел.
Река делила город надвое, обычно это означало, что старая часть с непременной пешеходной зоной находится на одном берегу, а новый, современный город – на другом. Но здесь старый город был так велик, что раскинулся на оба берега. Крепостная стена, ворота и замок венчали вершину холма, с него узкие крутые улочки сбегались к Черному мосту, а за рекой снова расходились лабиринтом улиц и площадей. Дома стояли очень плотно друг к другу, жилая их часть начиналась со второго этажа, а цоколь занимали большие галереи, а то и просто арочные проемы, так что часто какая-нибудь боковая улочка начиналась прямо из-под дома, ныряя под анфилады арок. В галереях и дворах располагались сувенирные лавки и рестораны, от них тянуло запахом кофе, свежей выпечки и жареного на углях мяса, и Феликс подумал, что неплохо было бы что-нибудь съесть.
Он выбрал себе кафе поскромнее, уселся в углу и стал дожидаться меню. А, дождавшись, немедленно посмотрел на колонку цен. Еда стоила астрономических денег, но рядом с трехзначными цифрами везде имелась черточка-дробь, а после нее стоял ноль. Феликс пролистал все, вплоть до винной карты (в ней цифры были четырехзначные).
- Готовы сделать заказ? – поинтересовалась над ним девушка в форменном синем фартуке.
- Пожалуйста, кофе и яблочный штрудель, - сказал Феликс. – И, простите, что означает ноль после каждой цифры?
- Можете не платить, - отозвалась девушка.
- Совсем не платить? – уточнил Феликс.
- Конечно. На ваш выбор! Один кофе и один штрудель, верно?
- Да, спасибо.
Девушка ушла. Толстяк за соседним столиком, в белом льняном костюме и щегольской белой шляпе, внезапно подмигнул Феликсу так интимно, что тот поежился.
- Я говорю – первый день в городе, а? – пояснил толстяк.
- Да, - сказал Феликс.
- Халява! – радостно заявил
