независимо.
Но даже один единственный на все произведение ситуативный оборот может оказаться не 'проходным', может концентрировать в себе какие-то важные художественные смыслы.
Вот пример из хрестоматийного рассказа 'Ванька' (1886): 'Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом...' [С.5; 479].
Гипотетическая часть оборота обнаруживает явную склонность к обособлению в некую микроструктуру - настолько яркой, образной и необычной она оказывается.
Не последнюю роль здесь играет 'ударная' позиция оборота (в конце абзаца), финальное многоточие, заметно удлиняющее смысловую паузу.
Значима также включенность данного фрагмента пейзажного описания в ретроспекцию и его завершающая позиция в этом экскурсе в недалекое прошлое, поскольку следующим абзацем повествователь возвращает Ваньку Жукова из мира воспоминаний к реальности.
Стилистика оборота очень органична для Чехова. Но соприкасаясь в форме несобственно-прямой речи с внутренним миром ребенка, с его наивной непосредственностью и простодушием, она приобретает новые и при этом - очень теплые краски, усиливающие ностальгический оттенок воспоминаний мальчика о хорошей жизни в деревне и раскрывающие его острое желание вернуться туда.
Нередко ситуативный сравнительный оборот вводится уже в первой фразе произведения и как бы задает тон дальнейшему повествованию.
Так начинается рассказ 'Новогодняя пытка' (1887):
'Вы облачаетесь во фрачную пару, нацепляете на шею Станислава, если таковой у вас имеется, прыскаете платок духами, закручиваете штопором усы и все это с такими злобными, порывистыми движениями, как будто одеваете не самого себя, а своего злейшего врага' [С.6; 7].
Заявленный тон выдерживается и далее, в полной мере соответствуя юмористическому заданию произведения: 'Мутит ужасно, а тут еще извозчик плетется еле-еле, точно помирать едет...' [С.6; 8].
Следующий оборот, казалось бы, решает весьма скромную, локальную задачу, он не завершает собой произведения.
Но - выражает суть состояния главного героя:
'Вы что-то бормочете, беспомощно поглядываете по сторонам, как бы ища спасения, но пухлые женские руки, как две змеи, обволакивают уже вашу шею, лацкан вашего фрака уже покрыт слоем пудры' [С.6; 9]. С.68
В рассказе 'Шампанское' (1887) мы сталкиваемся с иным принципом включения ситуативных сравнительных оборотов в художественную систему.
Прежде всего бросается в глаза их олицетворяющий характер: 'Луна и около нее два белых пушистых облачка неподвижно, как приклеенные, висели в вышине над самым полустанком и как будто чего-то ждали' [С.6; 14].
Вместо запятой появился сочинительный союз 'и', связавший в одно целое исходную и гипотетическую ситуации. Предположительный, гадательный оттенок второй части оборота становится значительно слабее.
У читателя возникает ощущение, что луна и два облачка упомянуты не случайно и что оборот 'как будто чего-то ждали' соотносится с состоянием героя, усиливает напряжение сюжетного ожидания.
Рассказ называется 'Шампанское'.
Вот описано случайное падение бутылки шампанского на пол, перед новогодним тостом, что названо 'нехорошей приметой'.
Должны произойти какие-то изменения в судьбе героя.
Какие?
И словно в ответ, через двенадцать строк, появляется новый ситуативный оборот:
'Тополь, высокий, покрытый инеем, показался в синеватой мгле, как великан, одетый в саван. Он поглядел на меня сурово и уныло, точно, подобно мне, понимал свое одиночество' [С.6; 14].
В рамки одного сравнительного оборота вводится другой, чтобы подчеркнуть мотив одиночества.
Грядущие перемены, конечно же, коснутся именно этой сферы.
А в тексте возникает небесный образ, в котором перемены уже произошли:
'Два облачка уже отошли от луны и стояли поодаль с таким видом, как будто шептались о чем-то таком, чего не должна знать луна' [С.6; 16].
Первоначальное единство и гармония нарушены.
Появился какой-то секрет, быть может - обман, что-то замышляется.
И через три строки сообщается о приезде роковой гостьи.
Связь небесного и земного заявлена в рассказе достаточно определенно. Уже на первой странице упомянут 'прозрачный лунный свет, от которого никуда не спрячешься' [С.6; 12].
Луна и два белых пушистых облачка поначалу в равной степени наделены способностью свечения: 'От них шел легкий прозрачный свет и нежно, точно боясь оскорбить стыдливость, касался белой земли, освещая все: сугробы, насыпь...' [С.6; 14].
Чехов даже не побоялся тавтологии ('свет... освещая'), чтобы сказать то, что хотел сказать.
Этот небесный свет касается всего на земле, играет, искрится на инее, покрывающем тополь - символ мужского одиночества в рассказе.
Далее единство свечения нарушается.
Взамен совместного свечения - отделенность.
Луна остается одна, покинутая, обманутая двоими. С.69
В небе словно разыгрывается некий аллегорический сюжет, в котором можно усмотреть параллель тому, что вот-вот произойдет на земле, - то есть пророчество.
Что же происходит на земле?
Сначала судьба сводит мужчину и двух женщин.
В финале герой-рассказчик сообщает, что 'бешеный вихрь' лишил его и жены, и любовницы.
Он остался один. Заявленный мотив одиночества реализован полностью.
Не слишком ли прямолинейно и просто?
Думается, что не слишком.
Возможно, что герой-рассказчик, создавший такую параллель в своем повествовании, склонен идентифицировать себя с луной, а двух своих женщин с двумя белыми пушистыми облачками.
Однако эта версия не единственная в тексте.
Почему произведение имеет подзаголовок 'Рассказ проходимца'?
Не для того ли, чтобы подчеркнуть дистанцию между героем и автором?..
Герой завершает свою историю словами о том, что 'бешеный вихрь' забросил его 'на эту темную улицу'.
В начале - свет луны, и два облачка, сияющие отраженным светом.
Затем 'два облачка уже отошли от луны и стояли поодаль с таким видом, как будто шептались о чем-то таком, чего не должна знать луна'.
Далее говорится: 'Легкий ветерок пробежал по степи, неся глухой шум ушедшего поезда' [С.6; 16].
Многозначительная деталь.
И в финале - тьма.
Быть может, автор понимает небесную аллегорию несколько иначе?
У героя, остро чувствующего свое одиночество, есть жена. И он сам говорит: 'Любила он меня безумно, рабски, и не только мою красоту или душу, но мои грехи, мою злобу и скуку и даже мою жестокость, когда я в пьяном исступлении, не зная, на ком излить свою злобу, терзал ее попреками' [С.6; 13].
Любовь жены не дорога ему. Он ищет встреч с другими женщинами, он жаждет страсти.
И уходит от света, от любви своей жены.
А что потом?
Страсть к Наталье Петровне, 'бешеный вихрь', тьма...
Думается, что участие 'небесной канцелярии' придает смысловому полю рассказа особое динамическое напряжение, наполняет текст тревожащей, ускользающей от однозначных интерпретаций проблематикой.
