— Ладно, — сказал Сеня. Натянул штаны, полез в холодильник.
— Я ему отдала банку с огурцами, — сказала я.
— А! — сказал Сеня.
Захлопнул холодильник и ушел.
А я осталась.
То есть некоторое время недоуменно сидела в доме, потом выскочила, но мужика и Сени во дворе уже не было.
Мы с бобиком погуляли, погуляли вокруг. Вокруг было красиво: луга, перелесок. И безлюдно, я никого не встретила.
Потом я сделала себе яичницу.
Потом вытащила из машины книжку и принялась ее читать, но книжка была скучная, а Сени все не было.
Наконец он вернулся, один, грязный и довольный.
— И где обед? — спросил Сеня с порога.
— Какой обед? — спросила я.
— Ну ты даешь, — ответил Сеня. — Целый день сидит дома, обеда не сварганила.
— Сенечка, — сказала я. — Но это же не мой дом. Мне тут даже и находиться неудобно. Как же я могу брать чужие продукты и что-то из них варить?
— Это что значит? — спросил Сеня. И посмотрел на меня тяжелым взглядом. — А чей же это тогда дом?
— Той бабушки. Твоей. Которая нас вчера встретила.
— Какой еще бабушки? — спросил Сеня.
И потянулись странные дни.
Сеня почему-то работал то ли электриком, то ли техником, то ли мастером на все руки в здешних фермерских хозяйствах и пропадал где-то целыми днями.
Я ходила за продуктами в соседнюю деревню, туда приезжала лавка, и варила еду. Отрыла большую кулинарную книгу, руководствовалась ее советами.
В свободное от готовки время собирала грибы-ягоды в перелесках.
Стирала, мыла полы. Кормила кур. Полола грядки за домом, там росли морковка, свекла, огурцы, кабачки, укроп с петрушкой. У нас были кусты с крыжовником, малиной и смородиной, и поспевали уже яблоки.
В бабулином шкафу обнаружился ворох разной одежды и отрезы тканей, а в дальней комнате стояла швейная машинка, и я нашила и перешила нам всякого — сама удивилась, как быстро у меня стали получаться штаны, трусы и сарафаны. Коробка с пуговицами, нитки, петли, резинки — все было. Хозяйство было отлаженным и аккуратным, находилась любая мелочь.
Но общаться мне было не с кем, деревенских я боялась, болтала только с бобиком.
Книжка моя тогда еще закончилась. И даже телевизора тут не было.
Каждый день я залезала в машину, потому что в ней пахло дорогами.
Каждый вечер я говорила:
— Сенечка. Можно мы вернемся в город?
— Что ты там не видела? — отвечал Сеня.
— Мне там неплохо жилось, — говорила я. — У меня там была работа. И друзья. А здесь мне скучно и одиноко.
— Ну, возвращайся, — отвечал Сеня. — Я ж тебя не держу.
— Но я хочу с тобой, — говорила я.
— Тогда оставайся, — отвечал Сеня.
— А что мы здесь вообще делаем? — спрашивала я.
— Вообще мы здесь живем, — отвечал Сеня. — Это и есть наша жизнь, понимаешь?
— Нет, — отвечала я.
— Жаль, — отвечал Сеня.
И рассказывал мне, например, про картошку. Про то, какой у разных сортов урожай, какой крупнее, какой вкуснее, какой легче чистится. У Сени загорались глаза, а я изо всех сил пыталась увлечься, но у меня ничего получалось.
Потом и эти общие вечера закончились: Сеня все чаще пил с неведомыми мне мужиками, приходил за полночь, валился в кровать не раздевшись. Я все чаще плакала. Кажется, приближалась осень. У меня не была календаря, я давно запуталась во времени. Но дни становились короче, ночи холоднее. Я думала о том, что впереди зима, и мне делалось жутко.
Однажды Сени все не было и не было, хотя он обещал прийти пораньше и слазить со мной в подпол, поискать там пустые банки. Я собиралась варить варенье, мне нужны были банки. Я могла сама слазить в подпол. Но мне хотелось, чтобы мы хоть что-то делали вместе. А Сени все не было.
Стемнело, но я не стала включать свет, так и сидела за столом в темноте.
Призывно затявкал бобик — я глянула в окно, Сеня шел через двор, на него светила луна. В окно были видны и звезды, тысячи, россыпью, и огромное черное небо — в городе не бывает таких звезд и такого неба.
Сеня постучал в дверь.
— Ау! — сказал Сеня.
Я молчала.
Он включил свет, я зажмурилась.
— Ты чего сидишь в темноте? — спросил Сеня.
Он был даже и веселый.
— Жду тебя, — сказала я. — А тебя все нет и нет.
— Понятно, — сказал Сеня. — Ужина, надо полагать, тоже нету.
— И ужина нету, — сказала я.
— И чего пришел? — спросил Сеня, скидывая кроссовки. — Ужина нет, жена хмурая и злая. Если ждет, то только для того, чтобы опять начать ныть.
— Я и не переставала, — сказала я.
— Точно, — сказал Сеня.
Вытащил батон, паштет, стал намазывать паштет на хлеб.
— Сенечка, — сказала я.
— Не могу больше этого слышать, — сказал Сеня. Жуя. Дожевал, запихнул батон и паштет назад в холодильник. — «Сенечка!» Сразу ясно, что щас начнется.
— Ну а я не могу так больше жить, — сказала я.
— Почему тебе все не так, а? — сказал Сеня. — Мы оказались в прекрасном месте. Вокруг леса и луга. Просторы, воздух. Никакого шума. Никакого стресса. Что тебе не нравится? Чего тебе не хватает?
— Всего, — сказала я. — Это не просторы и не воздух;. Я попала тут в капкан. Никого, кроме тебя, я не вижу, а ты не разговариваешь со мной с тех пор, как мы здесь поселились. Я даже не знаю, зачем мы здесь, ты мне так и не объяснил. Мне тут плохо. Тяжело и скучно. Потерянное время. Потерянные дни.
— И почему ты не уйдешь? — спросил Сеня.
— Но я же тебя люблю.
— То есть это жертвенность такая? Во имя высоких чувств?
— Ну в общем да, — сказала я.
— А с чего ты взяла, что мне нужны такие жертвы?
— Пока мы сюда не попали, никаких жертв не было! Мы ладили. Мне было с тобой хорошо.
— А потом вдруг стало плохо.
— Ну да, — сказала я.
