их всех сейчас не трогать, так что я потоптала по коврику, чтобы сбить грязь, и отправилась разглядывать обувь.
Из любопытства примерила лакированные туфли на Восточно-Европейской платформе, прошлась в них до окна, а потом увидела полосатые черно-зеленые носки. Носки торчали из-за банкетки и энергично шевелили пальцами. Я сделала еще шаг и обнаружила. Рыжую. Щекастую. Без передних зубов, но с мышиными растрепанными косичками. Чудесную. Из тех редких детей, которым нигде никогда не бывает скучно. Рыжая лежала на полу в этих своих арбузных носках и смотрелась в узкую продольную полоску зеркала, присобаченную вместо плинтуса, - смотрелась, широко раскрыв рот и азартно колупая в нем пальцем. Высунулась из-за банкетки, обернулась к толстухе, пытающейся внедриться в сапог, и звонко сообщила: 'Мама! Жуб! Жуб растет!' Я жгуче позавидовала, испытывая желание закатиться под банкетку к волшебному зеркалу – может, в нем у всех растут жубы?
Правда, оказалось, что и у меня нашлось чему завидовать. При виде туфель девочка пискнула: 'Какая красота!' Я сняла их и молча подвинула к завистнице. Встать ей в них удалось, а вот пройтись уже нет - дискриминация по возрасту, я считаю. Пришлось пойти искать по магазину, где оскорбленному есть чувству уголок. В уголке высилась тщательно выстроенная композиция из лакированных сапог. Рыжая восторженно потрогала ближайший пальцем, обернулась к своей несчастной взмыленной родительнице: 'Мама! Давай ку...' - на грохот метнулась одна из продавщиц - спасать инсталляцию. А девица уже засунула указательные пальцы в дырки на «ложках» для примерки обуви. Пальцы познакомились, поженились, потом в ложках застряли, и она запрыгала по магазину, размахивая ложками и крича: 'Рыба-меч! Я рыба-меч!'
К этому моменту дверь открылась, и зашел такой же, как покупательница, корявый, приземистый мужик. Выражение лица у него было виноватое.
- Любаша? Ну как? Может, в другой раз?
Женщина разогнулась, угрюмо посмотрела на мужа.
- Ты сказал, что я могу выбрать любой подарок.
- Да я же не отказываюсь! - испугался муж. - Просто, ну... может... Другую модель?
- Просто это говно какое-то, а не магазины, - с горечью вымолвила отвергнутая сапогом Любаша, озирая ряды насмешливо сияющей обуви. - Даже выбрать нечего!
Она влезла в свои разношенные копыта и побрела к выходу. Муж успокаивающе гудел ей в спину.
Дочка подпрыгивала сзади. На улице семейство остановилась. Солнце пьяным хулиганом ломилось в витрину магазина. Весна сбивала с ног. Но Любаша была мрачна, как почерневший сугроб на обочине. Запоздало разъяряясь, она высказывала понурившемуся супругу все, что думает по поводу Лизетт и обувной промышленности.
Дочь ввинтилась в узкое пространство между родителями. Крепко взяла их за руки. Строго сказала:
- Ну, хватит! Теперь... теперь полетели!
И поджала ноги.
Муж и жена грузно зашлепали по Владимирской, медленно набирая скорость.
Рыжая, в съехавшей набок розовой шапке, болталась в воздухе, запрокинув хохочущее, щекастое, беззаботное лицо:
- Полетели-и-и-и!!!
Так и улетели.
Улья Нова
Синяя лампа
Когда-то Рая была чемпионом в поедании сосулек наперегонки. А еще – заядлым исследователем глубины луж. Не удивительно, что она часто болела ангинами. Для бабушки, прошедшей военный госпиталь, а после многие годы проработавшей врачом в детском доме, каждая Раина ангина становилась маленьким квалификационным экзаменом. Стоило серебристой ниточке градусника сверкнуть выше 37?C, в бабушке что-то заводилось, щелкало, вспыхивало. Она мгновенно превращалась в сурового и непреклонного врача. Доставала из тумбочки необъятную коробку с лекарствами. И после этого капризничать было бессмысленно.
Перебирая в коробке шприцы, ампулы и таблетки, бабушка обычно рассказывала Рае, что после войны, в детском доме, где она работала, самые маленькие воспитанники были сиротами, чьи родители погибли во время бомбежек, на фронте. А дети постарше считались сиротами, ведь, вполне возможно, их родители чахли в лагерях, скитались по этапам. Медикаментов в те времена почти не было. Медицина базировалась в основном на народных средствах и разнообразных припарках, которые по-научному называются «отвлекающие процедуры». Святую веру в пользу отвлекающих процедур бабушка пронесла через всю свою жизнь. Она была уверена в целительном воздействии на организм банок и горчичников. Энергично, не слушая мольбы о пощаде, натирала Рае нос бальзамом «Звездочка». Насыпала в коричневые шерстяные носки горчицу. Ворча, заставляла парить ноги. Рисовала йодом на шее сетку и обвязывала горло колючим шарфом. Но самой удивительной и загадочной из всех бабушкиных процедур была «синяя лампа», медицинский аналог синей птицы.
В обычные дни синяя лампа лежала в шкафу, завернутая в белый целлофановый пакет с застиранной эмблемой фестиваля молодежи и студентов. В дни Раиных ангин лампу извлекали из шкафа, высвобождали из пакета, включали в розетку, и комната наполнялась мягким васильковым сиянием, будто долгожданная синяя птица выбралась из гнезда, где она спала среди отрезов крепдешина на будущие платья и ридикюлей с пожелтевшими документами, дедовыми орденами и старыми рассыпающимися фотографиями.
Хорошенько прогрев лампу, бабушка командовала закрывать глаза и подносила ее совсем близко к Раиному лицу. Вскоре становилось тепло и щекотно. И почему-то именно в этот момент больше всего на свете хотелось: шалить, веселиться, мотать головой. Куда-нибудь убегать. Грызть сосульки наперегонки. Измерять глубину луж. Тогда бабушка строго командовала: «Сиди спокойно! Не егози!» Ей было невдомек, что это самое «не егози» являлось главной отвлекающей процедурой из всех. И намного превосходило по силе целительного воздействия на Раин организм синюю лампу, все вместе взятые горчичники, банки, перцовые пластыри. И даже бальзам «Звездочку». Потому что «не егози» потом полночи порхало в уме Раи, заставляя раздумывать, что это за слово. Откуда оно взялось. В нем было что-то от бабы-яги, от озимых хлебов и ягод. Кто-то что-то гасил, косил и куда-то возил. Постепенно за раздумьями Рая забывала, что больна. Боль в горле незаметно начинала расплываться и остывать. Температура спадала. Как писали в бабушкином любимом журнале для врачей, в этом-то как раз и заключалась главная хитрость отвлекающих процедур – переключить внимание больного на жжение, тепло, запах ментола, свет и щекотку синей лампы. На странное сочетание звуков в слове «не егози». Растирая Раю мазью, бабушка не раз объясняла, что отвлекающие процедуры раздражают кожу, повышают температуру. А еще жжением, теплом, щекоткой, легким покалыванием они стимулируют кровообращение. Иногда, понизив голос, бабушка как сказочница признавалась, что на самом деле все это нужно, чтобы заставить человека забыть, что он болен, переключить его внимание на что-нибудь другое. Тогда злые духи болезни, почуяв, что их больше никто не боится, начнут медленно сдаваться и отступать. Так говорили целители в древности. Они тоже верили в отвлекающие процедуры, ведь ничего другого тогда не существовало, и оставалось натирать всех подряд козьим жиром. Или лежать на разогретых солнцем камнях. Видимо, именно поэтому «не егози», произнесенное в васильковом сиянии синей лампы было главной отвлекающей процедурой Раиного детства. Оно отвлекало от боли, помогало забыть ангину. И на следующее утро, проснувшись, но еще не раскрыв глаза, Рая чувствовала, что все эти ржавые гвозди, железные скобы, кнопки и скрепки, утыкавшие ее горло, куда-то исчезли. Одновременно становилось легко. В груди, там, где накануне тлели обжигающие угли, теперь обнаруживался провал и прохладная пустота. Тело наполняла приятная слабость, похожая на только-только прояснившееся после дождя небо. И можно было целый день валяться в кровати, лениво листать книжки или смотреть телевизор.
Все это Рая часто вспоминала по закону обретения утраченного времени, на заднем сидении машины, когда на Садовом кольце вспыхивала васильковым светом вывеска. Потом
