что нравится хоть немного, что, быть может, она тоже готова его когда-нибудь полюбить. И все. И одним этим он будет счастлив.
Татьяна же думала о своем.
Она думала, что ждать возвращения Георгия, оставаясь честной женщиной, — мучительно. Думать: я тут ни с кем ничего, а он там с кем-то что-то — с ума сойдешь. Ибо, открыла Татьяна, тяжело, оказывается, быть хорошей, когда другой человек плох. Как-то даже стыдно. Вот почему, сделала она еще одно открытие, так много на свете плохих людей и так мало хороших, незавидная это участь — быть примером для других. Ты своей хорошестью усложняешь жизнь других, заставляешь их чувствовать себя ущербными. Вот почему, сделала Татьяна уж заодно и третье открытие, мы только делаем вид, что любим положительных людей, на самом деле обожаем гадов. Послушать то же радио — песни сплошь про воров и негодяев. Да и народные были про разбойников, если вспомнить. С гадами веселее, они не напрягают.
Татьяна знала про комнатки в “Золотой кружке”. Лидию однажды один из ее приятелей водил туда, ей понравилось.
— Ты хочешь со мной подружиться? — спросила Татьяна.
— Можно так сказать, — согласился Виталий с этой формулировкой.
— Ну, пойдем дружить, — сказала Татьяна.
— Куда?
— А то не знаешь…
Виталий схватился за стакан.
— Не надо больше, — попросила Татьяна. — И учти, мне допоздна нельзя, дети ждут.
Вокруг Виктора столпились — он проигрывал уже десятую тысячу.
— Не лезь! — кричал он, пихая локтями. — Ставлю на красное, на пять, двенадцать, восемь!
Шарик затрещал, скача по лункам.
Выпало: черное и цифра двадцать пять.
— Ставлю на черное, пятнадцать, шесть, двадцать один!
Выпало: красное и четырнадцать.
— Ставлю все на зеро! — закричал Виктор, хватая груду оставшихся фишек и сваливая их кучкой на ноль.
Крупье пустил рулетку, кинул шарик.
Тот остановился на цифре пять — и тут же Виктор яростно повернулся к соседке, белокурой даме лет сорока, весьма приличного вида. Без церемоний схватил ее за ворот блузки и закричал:
— Ты что делаешь, гадюка? Ты в последний момент поставила!
Виталий обнял Татьяну и прошептал:
— Никогда такого не было.
Она тихо вздохнула и тоже обняла его.
Дама взвизгнула, рванулась. На пол посыпались камешки с разорвавшегося ожерелья.
Подбежали служители.
Сергей бросился на выручку, его оттолкнули.
Виктор сбил одного, другого, третьего.
Ему тоже отвесили по лицу. Кто-то сзади вцепился, рвал одежду.
Виталий срывал с Татьяны одежду, задыхаясь.
— Не торопись, сама я… — прошептала Татьяна, закрывая глаза.
Виктор сбросил с плеч вцепившегося, развернулся, чтобы дать ему по роже, но тут самый опытный из охранников применил проверенный способ нейтрализации дебоширов: выхватив из кармана дезодорант, который у него всегда имелся на подобный случай, он нажал на колпачок распылителя, пустил струю и поднес к ней зажигалку, отчего полыхнуло направленное вперед пламя. Это и неопасно, если не подносить близко к лицу (что крайне важно, так как обладатели лиц часто люди очень важные), и держит разбуянившихся на расстоянии.
Виктор отшатнулся, замахал руками — и рухнул.
И закрыл глаза.
Татьяна открыла вдруг глаза. И — словно пьяна была и протрезвела — увидела лицо Виталия, который, зажмурившись, склонился над ней, шаря, будто слепой, потерявший что-то, увидела стены в цветочных обоях, потолок с зеркалом, люстру с вентилятором, которая тихо крутила лопастями, не добавляя прохлады, а, наоборот, нагоняя жар.
Что я тут делаю, дура? — подумала она.
И, одним рывком сбросив с себя Виталия, вскочила и стала одеваться.
— Ты чего? Ты чего? — бормотал Виталий. — Это я от волнения. Я сейчас…
— Не надо! Извини, Виталя. Не сердись, если можешь…
Виктор не приходил в сознание, его отвезли домой, вызвали врача, тот сказал, что ничего страшного. Возможно сотрясение мозга при падении, но не обязательно. И вообще, это не потеря сознания, а просто глубокий сон.
Виктор спал долго, больше суток.
Ксюша с волнением ждала его пробуждения: надеялась, что теперь, после нового шока, он ее вспомнит. И всколыхнется в нем прежняя любовь, прежнее обожание, будет он опять носить ее на руках, заглядывать в глаза и твердить, что готов ради нее на все. Соскучилась Ксюша по такому отношению и по таким словам.
Но Виктор, очнувшись, не только не вспомнил ее, а вообще не узнал.
И Сергея не узнал.
На окружающее смотрел бессмысленно и тупо.
Молча.
Пригласили снова консилиум; Виктор выслушал вопросы врачей, не отвечая, бросил в них подушкой и отвернулся.
Врачи поставили диагноз, заключавшийся в том, что никакого диагноза поставить нельзя. Похоже на ступор, на внезапное слабоумие, на послешоковую заторможенность. Надо подождать.
Ксюша и Сергей ждали день, другой, третий — положение не менялось. Виктор валялся на постели, безучастно глядя в телевизор, или бродил по комнатам и по двору в халате и тапочках.
— И что теперь? — совещалась Ксюша с братом. — Он еще хуже стал, он теперь, совсем как овощ. А деньги, между прочим, тают. А новых нет — и без него не будет.
— Надо его дела в свои руки взять, тогда будут деньги, — жестко сказал Сергей.
— А кто возьмет?
— Мы с тобой. Пусть он генеральную доверенность напишет.
— На что?
— На все.
Пригласили нотариуса, юриста, оформили бумаги, как полагается. Все движимое и недвижимое, все капиталы, что имелись, все дела, связи и нити, все перешло к Сергею и Ксюше.
Виктор подписал все безропотно, даже, похоже, не поняв, что остался без копейки и без имущества.
Заодно оформили и развод.
Ксюша заплакала.
— Ты чего? — удивился Сергей. — Ты теперь богатая самостоятельная женщина. А его можно на помойку выбросить.
— Я тебе выброшу! Я его любила, между прочим! — сказала Ксюша.
