ожидает возле часовни со своими вассалами и друзьями.
Скажу откровенно, руки у меня тряслись, пальцы заплетались, я путался в клавишах, как будто впервые сел за компьютер, а ведь я начинал еще с пишущей машинкой... Но об этом в другой раз, конечно. Я набивал букву за буквой, складывая слова и предложения. И все это виделось мне, и я не могу сказать, что происходило раньше: воплощалось ли в реальности то, что я описывал; описывал ли я уже происходящее. Так или иначе, в какой-то момент мои пальцы выстучали по клавиатуре: 'Невеста вскрикнула: кольца обручения не было на ее руке'.
Я этого не планировал. Но надо было как-то выкручиваться. Я понимал, что не могу вернуться и переписать абзац. Все уже произошло и продолжало происходить - только успевай фиксировать. Вернуть Томасу в ее покои, где она кольцо забыла, или на лестницу, где оно скользнуло с исхудавшего пальца, было бы жестоко. Ей пришлось бы заново пережить последние минуты сборов и еще раз спуститься по лестнице, с каждым ее витком приближаясь к невозвратной черте.
Не буду ничего менять, решил я. Еще немного, девочка, любовь моя, сокровище, воплощенное пламя. Держись, уже недолго.
Тут же нашлись желающие немедленно побежать, найти и принести либо отправить слуг с тем же поручением. Но Томаса остановила их резким окриком. Хотела ли она оттянуть окончательное решение судьбы еще на несколько минут или просто должна была сама вернуть себе обручальное кольцо, чтобы чувствовать себя достойной супругой и вершительницей собственной судьбы? Может быть, в самом деле она хотела доказать себе, что этот выбор она сделала сама и готова его повторить. Не знаю. Она велела всем оставаться на месте и отказалась от сопровождающих. Только я незримо для всех следовал за ней. Она об этом знала. Она не видела и не могла слышать меня, я - видел ее и слышал. Более того, мои пальцы послушно скользили по клавиатуре, отмечая каждый ее шаг, воспроизводя каждое ее слово. Что же ты, чародей, шептала она, поднимаясь по ступеням, что же ты. Я не возражал ей - меня не было там, я не мог возразить. Сам же я и без слов знал и помнил, что ничего чародейского, магического, волшебного во мне нет и не было никогда.
Кольцо блеснуло вверху на ступеньке. Томaса замедлила шаги, наклонилась, протянула руку... Я записывал все это слово за словом, буква за буквой, не глядя в монитор. Зажмурившись, я видел, как ее пальцы дрожат, почти касаясь золотого блика на красноватом камне. Руки мои дрогнули в очередной раз и сместились чуть правее, а я не заметил и продолжал стучать по клавишам. Не знаю, что за абракадабра вышла из-под моих пальцев, не помню, какое движение или мысль преобразились в таинственное чародейское слово, не имеющее смысла, но имеющее силу. Томаса резко выпрямилась, потеряла равновесие, пошатнулась, я рванулся к ней - не дать ей упасть на крутые каменные ступени, - успел, подхватил, прижал к себе.
Все кофейные чашки, коробки от пиццы и прочей готовой еды с доставкой на дом, все переполненные пепельницы, что скопились за последнюю неделю на моем столе, были сметены подолом ее платья. Поскользнувшись на кофейной гуще и картоне, я упал не выпуская ее из рук, и кто-то из нас, брыкаясь в испуге, пнул системный блок моего компьютера. Он упал с подставки, шнур питания выдернулся. Последние пять минут текста, начиная с пропажи кольца, слизнула языком священная корова мироздания.
Потом я, конечно, восстановил заключительные сцены. Томасы там уже не было. Была составленная из букв героиня романа, красивая бойкая девушка, в высшей степени привлекательная и милая. Томасы там не было. Она сидела на подоконнике, наморщив лоб, наблюдала за потоком автомобилей далеко внизу и требовала вернуть ее обратно во имя долга. Единственная ее просьба, которую я наотрез отказался выполнить. Я не чародей, не маг и не волшебник. И теперь это обстоятельство делает меня насквозь, без опаски, счастливым. Я наскоро закончил роман пышной свадьбой, ни словом не упомянув о растерянности свиты и разочаровании жениха, случившихся, когда невеста не вернулась с обручальным кольцом. Ее, конечно, искали, но не нашли - ни в замке, ни под окнами замка, ни в саду, ни в садовом пруду, ни в соседней реке, и слухов о ней не дошло больше ниоткуда и никогда. Все это я утаил от моих дорогих читательниц - что им до того, как оно было на самом деле? Получилось красиво, и я усилил эффект, посвятив последние полстраницы замечательному поцелую - я писал его почти с натуры.
Вот, собственно, и все. Как уже сказал, я женюсь. У меня будет лучшая жена в мире. Ей повезло значительно меньше. Но я буду стараться, честное слово.
И ДВА РУБЛЯ АВТООТВЕТЧИКУ
В жизни Вероники Мармаревой были две большие проблемы: ее собственное имя и то, что она была хорошей, старалась изо всех сил.
Правила она усвоила отчетливо и твердо: нельзя никого обижать, особенно маму, со всеми надо делиться и всем уступать, особенно маме. Другим нужнее, и для себя просить - некрасиво, и не спорь со старшими, и не выпендривайся, мама расстроится, что соседи скажут, и у других дети как дети...
А с именем тоже все просто: имя свое считала Вероника очень глупым и напыщенным, похожим на гибрида какого-то или мутанта. То ли овцебык, то ли камелопард. Не Вера и не Ника, а нечто между, серединка на половинку.
Наличие в мире таких выдающихся Вероник, как Тушнова, Долина и мексиканка 'Дикая Роза' Кастро, не спасало: они-то - во! А она что? Одно слово, бестолочь.
Маме Вероники имя, наоборот, очень нравилось. Гораздо больше, чем сама дочь. Имя-то мать сама выбирала, со значением, для успеха в жизни: 'приносящая победу' - чтобы дочь матери в нелегкой жизненной борьбе победу принесла. Раз уж самой Виктории Александровне громких побед не выпало, так пусть доча расстарается, мать утешит и порадует. Со значением имя, полезное, тут уж мать не подвела, выбирала осмотрительно, не торопясь.
А дочь - другое дело. Какая родилась, такая и родилась, тут ничего не поделаешь. Бери что дают, как говорится.
Еще в Никусином детстве начала Виктория Александровна подозревать неладное. Бывало, показывают по телевизору юное дарование: малявочка, из-за рояля не видно, а играет на международном конкурсе. Тут Виктория Александровна Никусю за рукав дерг: смотри! Вот чего люди достигают в твоем возрасте, а ты до сих пор гаммы да упражнения. А у дочи на лице ни энтузиазма, ни упрямства не засветится, а так только, слабая извиняющаяся улыбка. Пустышка в жизненной лотерее. Но ни от музыкальной школы, ни от художественной, ни от хореографического кружка доча не отказывалась и ходила на занятия прилежно. Потому мать долго еще лелеяла сладостные надежды - сама себя обманывала, конечно, но горечь разочарования так сразу ведь не проглотишь, вот и подслащивала себе пилюлю. Нигде никаких успехов Никуся не добилась, в международных конкурсах не участвовала, государственной стипендии не получала и мать никак не прославила.
Порой Виктория Александровна корила себя за недостаток материнской любви. Ведь понятно - лучше всего было бы назвать дочь так же точно Викторией: римская победа посильней греческой оказалась даже исторически. Но смалодушничала в свое время Виктория Александровна. Вроде никогда не была суеверной, наоборот, партийная была, но дочери свое имя дать побоялась. Говорят же, что в семье нельзя двоим с одним именем быть, плохая примета. Особенно нельзя младенца в честь живого родственника называть: младший старшего сживет со свету.
Вот и не поделилась победным именем с дочерью, может, этой малости как раз и не хватило Никусе, чтобы стать утешением и гордостью матери.
Что у самой Виктории Александровны с таким именем жизнь не сложилась, так на то у нее были уважительные причины. А дочь - дочь на всем готово росла, ей и оправдаться нечем.
Ты просто мутант какой-то, часто говорила Веронике мать, учительница биологии. А еще называла ее 'рецессивной формой' и поясняла: от нас, мол, с отцом в тебе только слабые черты, нежизнеспособные. В процессе эволюции, в борьбе за существование такие
