Вспышка... звук выстрела... завывание...
Они опустили прицелы. Снаряды падают ближе. А этот уже совсем рядом. Падают мешки с песком. Я не слышу снаряда. Говорят, что именно тот снаряд, которого не слышишь... Где же он? Черт, куда же он подевался?
Вспышка... звук... Слава богу, он прошел выше. Это еще не «наш».
Рассвет чуть осветил темную реку. Они идут. Самолеты, базирующиеся на пятачке за нами, поднимаются и начинают преследование. Мы выползаем из окопов. Кто-то говорит, что благодарен за столь длительный ночной обстрел. Если бы обстрел с моря прекратился, можно было бы ждать атаку на суше. Кто-то другой называет этого умника идиотом. Они затевают спор. Но нам уже все равно. При свете дня не о чем беспокоиться, кроме бомбежек, ну разве что еще о жаре, москитах, а также рисе, камнем лежащем в желудке.
Глаза становятся более круглыми. Отчетливо проявляется тенденция глазеть.
Мы ненавидели, когда нас посылали на работы. Мы очень ослабли от голода. Ночью мы оставались на позициях, а днем нас организовывали в рабочие бригады и отправляли на аэродром. Выкапывая глубокие окопы и перетаскивая тяжеленные ящики, мы слабели еще больше.
Однажды, когда мы возвращались с работ, в небе неожиданно появились бомбардировщики. Пока еще не начали падать бомбы, я словно на крыльях пронесся в кокосовую рощу и свалился в недавно вырытую траншею в компании с еще тремя солдатами. Я скорчился на дне ямы, а вокруг все уже гремело и грохотало. Рядом со мной сидел совсем молодой паренек — его лицо оказалось прижатым к моей голой спине. Я чувствовал, как шевелятся в молитве его губы — дрожащий поцелуй веры и страха.
Когда я вернулся в свой окоп, ребята рассказали, что партия отработавших, которая шла перед нами — я туда просто не успел, — уничтожена бомбежкой. Там погибли многие наши парни.
Хохотун стал капралом. Звание ему присвоили на поле боя. Лейтенант Плющ рекомендовал его на награждение Серебряной Звездой за сражение на Хелл-Пойнт, особо отметив, что наш маневр — перемещение пулемета с места на место, — судя по всему, сорвал вражескую атаку с фланга. Командир полка решил, что хватит и повышения в звании. В своем представлении лейтенант Плющ меня не упомянул. Почему — не знаю. Хотя первым ввел в бой наш пулемет Хохотун, но все же перетаскивать его предложил я, и Плющ это прекрасно знал. Мне было очень обидно, что меня проигнорировали, хотя я всячески старался это скрывать. Смущенный Хохотун старался обратить все в шутку. Но он полностью заслуживал и повышения, и награды, поскольку был прирожденным лидером. В душе я так и не простил обиды лейтенанту, и, думаю, именно тогда зародилась моя неприязнь к нему.
Нам доставили противомоскитные сетки. Мы все еще спали на земле: если сухо — на плаще, если дождь — под ним. Но с сетками все-таки стало легче. Теперь можно было использовать одеяла по прямому назначению — спать на них или укрываться, но не укутывать в них голову, чтобы защититься от паскудных насекомых. Плащ теперь можно было свернуть — получалась подушка. Правда, сетки прибыли слишком поздно. Почти у всех уже была малярия.
Нам доставили еще некоторые припасы. Каждое отделение получило зубную щетку, пачку лезвий для бритья и сладкую плитку. Мы их разыграли в кости. Бегун выиграл сладкую плитку. Он долго мучился из-за невозможности разделить ее на десять человек, пока мы хором не убедили его съесть ее самому. Для этого он убрался с глаз долой, спрятавшись в какие-то кусты.
Пень продолжал строить и укреплять свой личный форт. Всякий раз, когда он попадался мне на глаза, у него или топор в руках, или бревно на плече. Однажды он взвалил на себя такое огромное полено, что оно повредило ему плечо — там образовалась глубокая рана. В мирное время такую пришлось бы зашивать.
Все упорно твердили, что вот-вот, буквально на следующей неделе, прибудет армейская пехота нам на смену.
Все были в отчаянии. Мы услышали, что армейские подразделения, направляющиеся к нам, уничтожены в море.
Хохотун и я посетили кладбище. Оно находилось немного южнее прибрежной дороги, идущей с запада на восток через рощи кокосовых пальм. Мы преклонили колени, чтобы помолиться у могил людей, которых хорошо знали. Их захоронения в основном были только украшены пальмовыми ветками, хотя кое-где виднелись и наспех сколоченные кресты, на которых были прибиты идентификационные бирки лежащих под ними людей. На некоторых крестах были закреплены жестяные медальоны, сделанные из консервных банок, на которых чьи-то заботливые руки вывели трогательные эпитафии:
«Он умер, сражаясь».
«Настоящий морской пехотинец».
«Большой парень с большим сердцем».
«Наш кореш».
«Чем тяжелей ему было, тем веселее он становился».
Было еще одно четверостишие, которое я встречал бесчисленное число раз, этакий крик души морского пехотинца:
Когда придет он на самый верх,
Отрапортует святому Петру:
«Сэр, еще один морпех
Закончил службу в аду».
Другие надписи, чаще всего имена погибших, выполнялись следующим образом: в землю загонялись патроны так, чтобы круглый медный конец оставался над поверхностью. Хохотун и я побродили по кладбищу, после чего решили осмотреться по сторонам. Совершенно плоская равнина тянулась далеко к холмам. Хохотун скорчил рожу и объявил:
— Здесь еще полно места.
— Это точно, — подтвердил я.
Потом мы дружно помолились у могилы парня из нашего взвода.
— Знаешь, — сообщил Хохотун, вставая, — у него перед Хелл-Пойнт было двести баксов. Он их выиграл в покер.
— Ну и что?
— А когда его хоронили, не нашли и десятицентовика.
Мы всячески пытались извести крысу, которая повадилась на нашу огневую точку. Мы поклялись убить ее и съесть — все-таки свежее мясо. Она заимела привычку бегать через амбразуру, причем двигалась настолько быстро, что нам казалось — эта тварь летит. Она на глазах толстела, а мы слабели от голода. В конце концов она даже перестала бегать — стала фланировать прогулочным шагом. Мы ее так и не поймали. А если бы и поймали, сомневаюсь, что съели бы.
Как-то ночью нас обстреляли подошедшие к берегу вражеские крейсера. Один из снарядов упал в темную речную воду недалеко от нас. Окоп содрогнулся, словно был вырыт в желе. Сначала никто не произнес ни слова, и только через несколько секунд Беззадый с надеждой объявил:
— Не взорвался!
— Разве ты никогда не слышал о взрывателях замедленного действия? — хихикнул кто-то из темноты.
Все засмеялись, а Беззадый тяжело и очень обиженно вздохнул.
В другой раз — ночь выдалась на удивление темной — мы сидели в окопах и прислушивались к шуму боя, доносившемуся со стороны холмов справа от нас. Мы получили приказ и были готовы к атаке. Всю ночь мы ожидали нападения, а утром услышали, что завершилась первая часть «боя на Кровавом Хребте». Японцы отброшены.
Когда наступила ночь, бой возобновился. А мы снова разбрелись по темным окопам и принялись ждать. На этот раз винтовочных выстрелов слышно не было — только артиллерию. Мы искренне надеялись, что нашу. Мы внимательно высматривали какие-нибудь признаки появления противника перед своими
