палатки и направлялся в нашу сторону. Чуть позже его заметил и дежурный капрал, но сделал вид, что это его не касается. Кто-то сказал ему, что вряд ли разумно заставлять майора ждать. Однако дежурный капрал принадлежал к той особой породе некрасивых людей, которые, вероятно, стараются компенсировать свою ущербность необъяснимо сильными чувствами. И он продолжал как ни в чем не бывало играть в волейбол.
Мы начали нервничать.
Майор ждал.
Всеобщее напряжение взорвалось громогласным воплем майора.
— Главный сержант! — прорычал он, сверля разъяренным взглядом застывшего на месте дежурного капрала. — Глав-ный! Сер-жант!
Из палатки пулей вылетел главный сержант и замер, пытаясь одним взглядом оцепить ситуацию. А Кусок Майора немного согнул ноги, словно чудовищная лягушка, изготовившаяся к прыжку, и рявкнул:
— Арестовать этого человека!
И несчастного капрала увели.
Мы должны были вскоре покинуть остров. Ходили слухи, что это из-за многочисленных случаев тифа среди бойцов. Но, как позже выяснилось, мы просто находились в месте сбора, чтобы соединиться с другими воинскими соединениями и начать еще одно наступление на японцев. Война была близко. Мы с нетерпением ждали новостей о победах на Тихом океане, об успехах союзников в Северной Африке, поскольку все это приближало уже повернувшееся вспять течение к берегам противника, изнуренного затяжными боями.
За неделю до отъезда наше немногочисленное подразделение увеличилось на одного союзника, на зато какого!
— Там на дороге австралиец, — сказал лейтенант Большое Кино. — Пойди и окажи ему необходимую помощь.
Я отправился к дороге и там встретил Диггера.
Он сидел в джипе, нагруженном так сильно, что помимо воли возникали мысли о ненормальном затворнике, одержимом манией накопительства, или о многократно перегруженных грузовиках, увозящих людей и их имущество из зоны землетрясения. Там были по меньшей мере три походных котелка, весьма потрепанных сосуда, в коих любящие чай австралийцы кипятят сей напиток, флейта, ржавая британская каска и ее новенькая, блестящая американская сестра, керосиновая лампа, бензиновый фонарь, упакованная плитка, банки с чаем и сахаром, мешки с рисом, три или четыре разбухших мешка с разными предметами американской и британской военной формы, юбка из травы и труба, купленная, как мне позже объяснил Диггер, у янки за четырнадцать шиллингов. Кроме того, в джипе находился водитель, сам Диггер и четыре смущенных темнокожих меланезийца, на их могучих плечах висели объемистые тюки.
В общем, представшая перед глазами картина привела меня в полный восторг, и не только меня. Вокруг постепенно собиралась толпа. Морпехи ожидали, как будут развиваться события дальше.
— Эй, вы! — раздраженно крикнул Диггер. — Вы всегда только глазеете, когда надо помогать?
Я стал помогать ему разгружаться. Когда же содержимое джипа переместилось на землю, образовав гору средних размеров, водитель поспешил уехать, обдав нас удушливым облаком пыли.
Диггер был до крайности раздражен. Теперь это видели все, поскольку он сдвинул на затылок свою потрепанную шляпу с широченными полями и явил миру свое маленькое загорелое лицо, покрытое дубленой кожей и украшенное небольшими черными усиками. Туземцы чувствовали его настроение. Они стояли, опасливо переступая с ноги на ногу, явно не зная, чего ждать от будущего. Мне показалось, что он наслаждается их смущением, потому что на его физиономии неожиданно появилось задумчиво- мечтательное выражение, и он принялся, глядя поверх их головы, любоваться водопадом, омывающим гору Нитулоло. Хотя, быть может, Диггер таким образом пытался скрыть собственное смущение, рассчитывая, что его задумчивый вид произведет на нас впечатление. Наконец он повернулся ко мне и сказал:
— Проводи нас, янки. Где-то здесь второй батальон. Нам нужно туда.
Я отвел его к палатке, в спешке поставленной прямо за нашей. Пока я помогал ему натягивать канаты — палатка была перекошена и провисала, не иначе ее ставил офицер, — из кустов послышалась нечленораздельная речь и подозрительный шум. Там рубили ветки. Это работали туземцы Диггера. Они всю дорогу шли за нами, но настолько бесшумно, что я о них совершенно забыл. Невнятное бормотание оказалось диалектом их племени: все они прибыли с Новой Гвинеи, а если точнее — из района Лаэ, где Диггер до вторжения японцев был плантатором. А ветки предназначались для постройки жилища для них — не могли же туземцы спать в одной палатке с плантатором. И уж тем более он не мог позволить им питаться нашей едой — мешки с рисом были привезены, чтобы они могли готовить еду.
Я помог Диггеру получить у квартирмейстера все необходимое и пообещал вернуться после ужина, чтобы показать ему реку, в которой мы купались.
Вернувшись, я был остановлен в десяти шагах от его палатки резким звуком трубы, нарушившим спокойствие острова. В первый момент он показался Визгливым и даже вульгарным, как свисток паровоза. Прислушавшись, я с некоторым трудом узнал мелодию. Звучала песня «Сегодня в старом городе будет жарко».
Я просунул голову внутрь палатки. В тусклом свете керосиновой лампы, поставленной на землю, я увидел, что он, ссутулившись, сидит на койке и изо всех сил трубит — от прилагаемых усилий его физиономия сильно покраснела. Заметив меня, он на секунду отвлекся от своего занятия, вытер рот рукой и сказал:
— А, привет, янки, садись, — после чего затрубил снова. При этом он постепенно поднимал ногу, причем довольно высоко, а опускал ее в самых трудных местах мелодии. Видимо, процесс опускания ноги помогал ему справиться с замысловатой мелодией. Это, несомненно, была знакомая всем песня «Сегодня в старом городе будет жарко». Теперь мелодия была вполне узнаваема, правда, подпевать как-то не хотелось.
— Где ты этому научился? — спросил я, когда он закончил.
— Меня научил янки, у которого я купил эту штуку, — ответил он, наклонившись, чтобы зажечь плитку, на которой он кипятил воду для чая. Было уже слишком темно, чтобы идти на реку.
— А ты знаешь, что это американская песня?
— Конечно. Некоторые вещи вы, янки, все-таки умеете делать. Мне очень правится эта мелодия. Хотя, конечно, она американская. Но американская музыка мне нравится. Послушай, а ты не из Техаса?
— Нет, — ответил я, — из Нью-Джерси.
— А-а-а, — протянул он и занялся приготовлением чая.
— Ты будешь с нами долго?
— Не знаю, — пожал плечами Диггер.
— Как это?
— Секрет, — подмигнул он. — Большой секрет.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что сказал. Секрет. Я ничего не могу тебе рассказать. Кое-кто в Австралии велел мне сняться с места и присоединиться к морским пехотинцам. И вот я здесь. Хочешь чаю, янки?
— А твои туземцы? — поинтересовался я, не отказавшись от чашки чая.
— Они со мной. Больше тебе ничего не надо знать. В общем, дальше мы пойдем вместе. Я не знаю, к лучшему это или к худшему, но надеюсь, что к лучшему. Должен признаться, янки, мне было бы намного легче, будь я сам по себе. Вам рядом с австралийскими солдатами нечего делать.
— Черта с два нечего. Мы во всем выше австралийцев. Спроси хотя бы япошек, что они думают о противнике. Они считают американских морских пехотинцев самыми крутыми в мире. После нас идут солдаты американской армии, а уж потом австралийцы.
— Кто тебе сказал такую чушь? — хмыкнул он.
— Мне никто не говорил. Я все это прочитал в ваших же чертовых газетах.
— Иди ты! Не будь идиотом. По сравнению с австралийцами вы просто жалкая кучка школьников. — Он насмешливо взглянул и приготовился вновь наполнить большие белые кружки, которые использовал вместо чайных чашек. — Только не пойми меня неправильно, — проговорил он, осторожно наливая в них обжигающую жидкость из котелка. — Я не утверждаю, что вы не умеете драться. Я только хочу сказать, что
