Потом он вспомнил детство, когда, лежа в постели, рассматривал то, что можно видеть с закрытыми глазами: огненные змейки, цепи — и все это плывет и отскакивает при моргании на прежнее место в плавящихся разноцветных потеках.
В палатку зашел механик с лицом цвета баночного колбасного фарша и маленькими, плутоватыми глазками — он получил «политическое убежище» в палатке гидрологов.
— Здравствуй, капитан, — сказал он, зная, что КВС любит это, на западный манер, обращение.
Мешок зашевелился, закашлял, и КВС, не откидывая клапана, поглядел на механика одним, довольно злым, глазом; теперь в мнимо заискивающей манере гостя он видел насмешку.
— Что скажешь? — спросил КВС неуместно твердым голосом.
— Ероплан летит, мой капитан.
КВС вылез из мешка по пояс:
— Кто на борту? Комиссия?
— Крестинин-старший.
— Чего ради? И вообще, кто он такой? Ведь он — никто.
— Еще Махоткин.
— Час от часу не легче! Что они понимают в современной технике? Они летали на Р-5, они — визуальщики. Где Комаров?
— Его на борту нет.
— А инженер отряда?
— Отсутствует.
— Как это понимать?
Механик пожал плечами. Он делал печально-озабоченный вид единственно из сочувствия КВСу, а не страха ради командирского: бояться ему было нечего, кроме какой-нибудь новой авантюры, куда его наверняка попытаются втянуть.
— Чего молчишь?
— Если едет Иван Ильич, — сказал механик, который имел более разнообразный опыт жизни, чем молодой КВС, — то жди авантюры, мой капитан.
— Что он может сделать?
— Все, что угодно.
— Да, бояться ему нечего, — согласился КВС. — Пенсионер, кругом свои люди, сынок — начальник базы.
— Он был авантюристом до рождения начальника базы. Я думаю о другом. Почему не летит наш инженер? Впрочем, я его понимаю.
— Что понимаешь?
— Сейчас слесаря сделают работы на уровне самодеятельности, как в каменном веке…
— Как это?
— Очень просто. Был в тридцатые годы летчик Бабушкин, он был на льдине с челюскинцами. Он выстрогал из деревяшки ногу шасси для своего ероплана и улетел на материк. Наши сталинские соколы той же породы. Подцепят собачью нарту для парирования крена…
— На деревянной ноге мы не улетим.
— А если и улетим, то начальство спишет это самое дело на глупость стариков.
— Какое еще дело?
— ТАП.
— Кто будет поднимать самолет в воздух?
— Ты, конечно, мой капитан, если вовремя не спрячешься. Прятаться лучше под кровать или под брезент. — Механик показал на пол.
— Но я лично заинтересован в том, чтоб самолет перегнали.
— А я думаю, что лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь мертвецом.
— Кому тогда поднимать самолет?
— Махоткин старый полярный ас — пусть и поднимает.
— Он на этой технике не летал.
— Взлетит. А если жить захочет, то и сядет.
— Что ты плетешь?
— Думаю, что тебе, мой капитан, волноваться нечего. Со дня на день «наука» ожидает подвижку льдов, и тогда наш воздушный корабль составит компанию ранее утонувшему кораблю — «Семену Челюскину».
— Да, тебе волноваться нечего, — сказал КВС.
— Как это нечего? А удар по экологии? Представляешь, сколько керосина с вредными присадками выльется в океан? Двадцать три тонны. И вообще, удар по бюджету отряда.
— А шел бы ты со своим юмором! — буркнул КВС.
— Пойдем вместе — встречать начальство.
— Тоже мне начальство! Они — каменный век, они никто.
КВС даже сквозь темные очки ощутил удар света по глазам — невидимое солнце растворилось в небе и в снегах, растворив даже торосы; Кириленко почувствовал себя мухой, попавшей в белый плафон, и торопливо перевел взгляд на темную куполообразную палатку, а затем на собаку, которая, казалось, летела по ослепительно-ясному небу, болтая лапами с длинными начесами.
— Эти бараны, — говорил механик, — ничего не привезут, а только составят акт, соберут наши объяснительные записки и будут глядеть твердым взглядом.
Самолет 4366 (о нем говорили: «с оранжевым хвостом и пингвином на киле»), подвернув левую ногу, принес всем дополнительные хлопоты: из-за него пришлось готовить новую ВПП (взлетно-посадочную полосу). Двое суток все свободные от вахты кололи торосы, таскали трактором гладилку, а попросту брус, подцепленный тросами, разбирали ледяные завалы. И только КВСа никто не решался позвать участвовать в аврале: пусть погуляет на нервной почве. А почва на ледовой базе и в самом деле была нервная: не знаешь, когда начнется подвижка и где пройдут трещины, — могут и посреди палатки. Все это приучало к смирению и внимательности к ближнему; то есть лед своими капризами воспитывал лучше самого красноречивого учителя. И конечно, молодой КВС был несколько не прав, не участвуя в общих работах: у него были бы шансы поумнеть.
Оно, конечно, было бы неплохо стянуть поврежденный самолет с полосы. Но как? Кстати сказать, его нельзя было трогать до прилета комиссии. Что делать, если аварийно-спасательная служба у нас имеет пока некоторые отдельные недостатки, то есть службы такой в природе не существует, а спасение держится единственно на так называемой русской сметке и нарушениях всех инструкций и наставлений.
Новая полоса находилась в семи километрах от лагеря — туда и устремились все, кто мог: авиатехники, врач, «наука», свободная от дежурства, — словом, авральная команда для погрузочно- разгрузочных работ и получения писем и прессы с материка.
Следовало бы ехать на новый аэродром трактору, но вся техника после устройства ВПП оказалась на ремонте. И трактористы ожидали, что прилетевший борт привезет запчасти.
Тут же крутились под ногами и собаки, взволнованные общей суетой.
— Сто верст для бешеной собаки — не крюк, — балагурил механик. Он казался пузатым из-за фотоаппарата, спрятанного под курткой. Его не раз выручала страсть к фотографированию; однажды спас командира, когда сделал снимок наросшего на тягу управления льда; однажды сфотографировал крепление лыж на льду озера в Антарктиде, когда самолет унесло ураганом в горы, а лыжи остались. И теперь он снял поврежденный узел навески шасси, чтобы, в случае чего, оправдать свой отказ лететь.
Самолет появился будто порождение света и, как всегда, неожиданно и, коснувшись колесами полосы, поднял снежную бурю. Порулил, отключив внешние двигатели, подошел поближе к полярникам, вырубил второй и третий двигатели буря улеглась, наступила тишина, и лишь журчали винты, крутясь по инерции.
КВСа и бортмеханика с фотоаппаратом предупредительно пропустили вперед к дверце, из которой
