методологией он знал, что история интересна деталями и наполнял лекции разнообразнейшими историческими сюжетами. Богатый и очень гибкий язык, изящное построение фразы, ироничное отношение к предмету открыто противоречили официальному стилю. В моностилистической культуре, для которой свойственно исключение «чуждых» культурных элементов»4, такое публичное поведение не может быть принятым.
Более того, Л. Е. Кертман обладал незаурядной способностью проблематизировать предмет изложения, разворачивать его перед слушателями все новыми и новыми гранями, находить в самых тривиальных сюжетах тему для рефлексии. «Культурные эксперты» в «сталинках» или в бостоновых костюмах, напротив, требовали простоты, в которой усматривали мерило нравственности и общества, и отдельного человека. Сталин был прост. В одном из рифмованных текстов «бесконечно прост»5. Кертман — нет, и не скрывал этого.
Он был профессионалом, глубоко верующим в то, что ремесло историка позволяет выразить личностное отношение к миру. Выступая на ученом совете университета в декабре 1952 г., Л. Е. Кертман резко возражает против принудительного обновления тематики научных исследований:
213
«Нельзя заставить аспиранта или ассистента сменить тему работы. Это превращает его в школяра, не имеющего своей точки зрения, что всегда дает отрицательный результат»1.
Л. Е. Кертман не