Он сел рядом и провел ладонью по своим спутанным темным волосам. Нет, это невозможно. Невероятно.
— Я не отпущу тебя, — сквозь зубы произнес Брет.
— Ты помешаешь мне только одним способом: если будешь держать в тюрьме до конца жизни. А это невозможно.
Он сменил тактику.
— А ты уверена, что будешь нужна Хаббарду после случившегося?
Мона, знавшая, что ради нее Рик готов на любой обман, ответила без колебаний:
— Да, уверена. Ты сам сказал, что он ©держим мной.
— Никто не может быть уверен в одержимости другого, — возразил Брет, а затем хрипло добавил: — Черт побери, ты считаешь себя виноватой в его мании, но не хочешь отвечать за мою.
— Я не считаю себя виноватой. Тут дело в другом.
— В чем же? То, что ты провела ночь в моей постели, все изменило. Когда он узнает…
— Он не должен ничего узнать, Ради его же блага, — прервала его Мона. — Если ты приве-зешь меня до того, как он хватится…
— Я никогда этого не сделаю. А если ты вернешься и ничего не скажешь Хаббарду, я сам раскрою ему глаза. — Хотя тон Брета был спокойным, в его словах таилась угроза.
— Ты только причинишь ему лишнюю боль, но ничего не изменишь…
— Не могу поверить, что ночь, проведенная в моей постели, ничего не изменит.
— Нам будет намного труднее, но все останется по-прежнему. Рик прикован к креслу, и я нужна ему.
— Допустим. Но это еще не значит, что ты должна вернуться к нему.
— Как я могу бросить калеку? — в отчаянии воскликнула Мона. — Если я это сделаю, меня будет мучить совесть до самой смерти!
— Но он не останется калекой. Ты сама так сказала.
— Врачи надеются на это, но точно не знают. Они могут ошибаться. Может возникнуть множество проблем, о которых они понятия не имеют.
— Будущие проблемы Хаббарда еще не причина, чтобы выходить Замуж за человека, которого ты не любишь. Ты отдала ему несколько месяцев, вместе с ним пережила худшее. Пора подумать о себе… — Видя по лицу Моны, что он напрасно сотрясает воздух, Брет больно сжал ее руки. — Послушай меня, Мона… Кажется, ты считаешь, что авария произошла по твоей вине?
Эти слова согнали краску со щек Моны. В свете луны ее лицо казалось высеченным из белого мрамора.
— Да, это действительно случилось по моей вине, — безнадежно призналась она. — Это я от-вечаю за то, что он оказался в инвалидном кресле. Я отвечаю за его боль и страдания. Теперь ты понимаешь, почему я не могу бросить его? — Она не выдержала и разразилась слезами.
Брет положил ее голову к себе на грудь и начал баюкать.
— Не плачь, любимая. Не надо…
Продолжая бормотать ласковые слова и поглаживать ее по спине, он слепо уставился перед собой. Конечно. Он должен был догадаться. Ее решимость остаться с Хаббардом могла быть продиктована только чувством вины и желанием искупить ее, принеся себя в жертву…
Когда буря миновала и Мона выплакалась, он полез в тумбочку, достал носовой платок и вытер ей нос, как маленькой. Затем посадил ее к себе на колени, поцеловал заплаканное лицо и негромко попросил:
— Расскажи мне, как это случилось.
— Да тут и рассказывать нечего, — слабо всхлипнула она.
— И все же… — Видя, что она колеблется, Брет решил ее поторопить. — С чего ты решила, что это твоя вина?
— Машину вела я. Брет вздрогнул.
— Почему?
— Так хотел Рик. Он сказал, что купил мне машину в подарок на свадьбу, и настоял, чтобы я села за руль. Я страшно испугалась, потому что собиралась расторгнуть помолвку. Но не могла ничего сказать, потому что с нами была Ивлин.
— В машине?
— Да, — еле слышно прошептала Мона. Брет крепче прижал ее к себе.
— Дальше, любимая.
— Мне не хотелось садиться за руль. Я ужасно нервничала, потому что собиралась вернуть ему кольцо и отказаться от поездки в «Голубую лагуну», но все пошло не так, я не смогла поговорить с Риком наедине…
— Так что же случилось?
— Мы почти приехали. Свернули с шоссе и направились к берегу. На крутом повороте я не справилась с управлением… — Она судорожно всхлипнула. — Мы вылетели с дороги и врезались в дерево. Машина перевернулась и упала под откос.
— А что случилось с Ивлин?
— Слава Богу, она сидела сзади и отделалась синяками и царапинами… Когда я очнулась, она пришла ко мне в больницу и рассказала о Рике.
— Долго ты пробыла без сознания? Мона приложила руку ко лбу.
— Почти пять недель. После этого плохо соображала.
— В чем это выражалось?
— Сначала я была убеждена, что вернула Рику кольцо.
Брет нахмурился.
— А почему передумала?
— Потому что кольцо было по-прежнему у меня на пальце. Его сняли только в больнице.
— Но аварию ты помнишь хорошо?
— Нет. Я вообще ее не помню. О том, что случилось, мне рассказала Ивлин… Последнее, что я помню, это шоссе… — Ее голос стал свинцовым от усталости и отчаяния, распухшие от слез глаза закрывались.
Брет лег на кровать, привлек Мону к себе, положил ее голову на свое плечо и баюкал до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным и сонным…
Сознание возвращалось к Моне медленно и неохотно. Лежа с закрытыми глазами, она пыталась снова утонуть в блаженном беспамятстве, но процесс пробуждения начался, и она не могла остановить его.
Хотя мысли были смутными и отрывочными, часть мозга уже сознавала: ей не хочется сталкиваться с тем, что несет наступающий день…
Но в этом чувстве нет ничего нового; оно давно стало частью ее жизни.
Когда в мозгу прояснилось, она решила, что еще рано. И в доме и снаружи было тихо и спокойно.
Не было ни движения, ни привычных звуков. Ни гудения кондиционера, ни слабого рычания моторов, ни шума просыпающегося города. Прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, что находится вовсе не в «Редстоуне». Они уехали в «Голубую лагуну» праздновать день рождения Рика. Он устраивал вечеринку… А потом приехал Брет и все перевернул вверх дном. Он отвез ее в старый сельский дом, отнес наверх в скудно обставленную спальню с белыми стенами и овладел ею…
Наверное, это был сон. Ей столько раз снилось, что Брет занимается с ней любовью…
Нет, не сон. Для сна ее воспоминания были слишком живыми, слишком реальными…
Правоту этого вывода подтверждало ее собственное тело. Слегка помятое, оно все же было непривычно довольным и счастливым. Тревогу ощущал только ее разум.
Мона рывком села на большой двуспальной кровати, и тут ее голова окончательно пошла кругом. Стоял день; рядом с ней никого не было. У нее гулко забилось сердце. Она посмотрела на дверь ванной. Та была слегка приоткрыта, но оттуда не доносилось ни звука. Может быть, он в другой ванной или спустился вниз готовить завтрак?
Одежда Брета исчезла, но ее одежда аккуратно лежала на стуле. Воспоминание о том, с какой
