спил... я... Чуб... нач... линять... Мне подарили нов... шле...
Тшш-пш-шшшш...
– Э-Витта!
– Элерон!
– Э-Витта!
Чавкающие звуки поцелуев.
– Хр-р... Во... во... воздуха!
– Ой, Элерон, ты какой-то синий!
– Хр-р... хр-р... Фу-у-ух! Не... не обнимай... в следующий раз... так сильно!
– Как скажешь, любимый!
– Лучше называй меня «мое величество»!
– Как скажешь, любимый!
– Погоди! Я тебе кое-что покажу! Закрой-ка глаза! На счет три! Раз... два... три!
– Ой, Элерон! Что это?
– Не бойся, родная, это херес!
– Какой же он большой!
– Да, в бочонке литров десять! Но мы выпьем немного... Подставляй бокал!
– Товарищ Гнивли! Вы не выучили устава партии, вы не знаете памятных дат, а хотите стать коммунистом!
– Но, товарищ Лепоглаз... Я выучу, я постараюсь...
– Нельзя называть Карла Маркса Марлом Каксом!
– Я понял! Я больше не буду... Я...
– Вы знаете, кто такой Нельсон Манделла?
– Нет, но имя очень неприятное...
– Он негр, борец с апартеидом! Негры наши друзья!
– Ага. Негры наши друзья... Я запомню!
– Настоящий коммунист, товарищ Гнивли, должен быть примером для окружающих! Не допускается пьянство, распущенное поведение, аморалка, или, говоря по-другому, разврат! Нельзя курить анашу, драться, ругаться матом... Куда же вы, товарищ Гнивли?
– Марси!
– Шо?
– Кончай плясать гопак, режь сало!
– Ото дело!
– А дэ наша казацкая горилка?
– Та он, в тумбочке!
– Тю! То давай ее сюды!
– А дэ ж наши чарки?
– Та ось!
– Ну, друже, за шо пить будемо?
– Ну, як за шо? За то, шоб повыздыхали кляты москали!
ЗАНАВЕС
Под утро Элерон вышел в туалет. Там, умостившись на подоконнике, задумчиво курил Гнусдальф. Красные глаза и всклокоченная борода подсказали Элерону, что маг провел бессонную ночь.
– Не спится? – поинтересовался Элерон, пристраиваясь рядом.
Гнусдальф выпустил серый клуб дыма:
– Я думал... Думал всю ночь!
– Ого!
– И вот два новых плана!
Он бросил бычок в дыру и потянул за цепочку. Подождав, пока гул в бачке прекратится, сказал:
– Смотри. Мы спрячемся с войском в Мордорване!
– Это как? – удивился Элерон.
Гнусдальф нахмурился, покачал головой, задумчиво сказал:
– Как? О, они выскочат на нас, а мы их объедем и скроемся в Мордорване! Главное – вовремя захватить ворота, и Страна Мрака наша! С Цитрамоном я разберусь, не проблема...
Элерон побледнел:
– Но Материт...
– А что Материт? Ты видел наружные стены? После вчерашней драки они похожи на сыр! Дунь на них – рассыплются! Здесь так – либо мы Цитрамона, либо он – нас. Что, думаешь, он будет медлить с новым штурмом?
Элерон уронил слезу в сливную трубу.
– А... а второй план?
– О, здесь я еще не все продумал! Для начала все войско переоденется женщинами, продавщицами сдобного печенья...
Элерон вскочил, забыв натянуть штаны.
– Но это же идиотизм! Это бред! Ахинея!
Гнусдальф пожал плечами:
– Не больший идиотизм, чем атаковать Мордорван с нашими силами! Куда не кинь, всюду клин, дорогой мой
Элерон зарыдал.
Утро будущие победители Цитрамона встретили в седле. Из города они выезжали мрачнее тучи. Все, кто успел удрать до того, как опричники Гнусдальфа начали расстреливать на месте за попытку бегства, удрали. Скверное настроение героев усугублялось тяжким похмельем. Немного их было, круглых идиотов, решивших приступом (сердечным, что ли?) взять твердыню Главного Врага. Впрочем, каждый из них понимал, что на него, как и на его товарища, и на товарища его товарища придется, по меньшей мере, тысяча чморков, троллей, вурдалаков и прочей мерзости. Единственная причина, по которой армия кое-как двигалась вперед, заключалась в том, что позади войска ехали опричники Гнусдальфа, готовые нашпиговать стрелами каждого труса.
Над войском стояло унылое слитное гудение: все молились.
Опупин, заикнувшийся о тактике предстоящего сражения, получил от Гнусдальфа очень емкий ответ в виде удара по уху.
Заваривший всю эту кашу маг с гордым и неприступным видом ехал впереди. Он был вооружен
Рядом с чародеем ехали знакомые все лица. Гнивли с опухшим от водки лицом; задумчивый Лепоглаз; бранящийся про себя Элерон; Э-Витта, вооруженная мечом таких размеров, что у шварценегеровского Конана развязался бы пупок, вздумай он его поднять. Новый Вождь Рахитана Эл-Мер был неразговорчив и грустен; впрочем, его можно было понять – он плохо соображал с похмелья. Молчали и братья Берикексы. Марси что-то жевал, а Опупин потирал распухшее ухо.
