стущей личности. И еще одно революционное соображение: далеко не всем детям полезно быть в семье. Есть достаточно большой процент детей, которым полезнее быть, если не в детском доме, то в коллективе сверстников, как это было в коммуне Макаренко или элитных школах Англии. Кому-то дает силы любовь и направленное внимание родителей, а кому-то для развития необходимо сообщество себе подобных. Нужно принять простую и достаточно очевидную гуманистическую идею: все люди разные, у каждого свой способ развития, способ учения и самореализации. Юля: При неудаче в работе с приемным ребенком родители тут же попадают под действие механизма социального порицания. На неудавшихся родителей тут же вешают ярлык неспособных. Все, начиная с соседей и родственников, говорят: «Не справились!» Но мы и с родными-то детьми не всегда знаем, что делать. Обязательно нужно смотреть, в чем не справились, какие этому причины. Но исходить не из мифов, а из анализа конкретной ситуации профессионалами, имеющими практический опыт. Максим: Одна из терапевтических организаций Великобритании «Сикамор груп», за время своего двадцатипятилетнего существования ни разу не имевшая случая возвращения детей, предоставляет подо печным возможность выбора: ребенок по своему желанию может уйти в специально подготовленные приемные семьи, но может также и остаться до совершеннолетия в общей группе подростков, то есть в организации. Наши социальные работники не ставят перед собой задачи понять, счастлив ли ребенок, есть ли психологическая совместимость с новыми родителями. Достаточно, что его кормят и не бьют. «Все равно ему в приемной семье лучше, чем в детском доме». Дмитрий: Это чрезвычайно больная тема: возможность перехода ребенка в другую приемную семью. Есть такая поговорка: «Если дерево часто пересаживать, оно так и не успеет дать корни». Психологи утверж дают: если ребенку пришлось три раза сменить безопасную привязанность, то он уже нигде не прижи вется. Я с этим полностью согласен. Но теперь немного о правах ребенка. Он бесправен просто потому, что не знает: потеряв одних родителей, он имеет право выбирать других. Не хвататься за первых, приехавших в детский дом, а пробовать и проверять. Михаил: Я понимаю, насколько трудно организовать такие выборы. Я знаю случаи, когда директора детских домах устраивали потенциальным приемным родителям этакую проверку на прочность: «Вот вам сложный ребенок. А что, вы хотели какого получше? Значит, вы не искренне хотите ребенка. Любите такого, какого дадим. Нет — уезжайте. Выбирать мы вам не позволим!» Догадайтесь с трех раз, спрашивают ли при этом мнение ребенка? «Родного ведь не выбирают, как и родных родителей». Но родных детей мы взращиваем. Здесь иной кредит доверия и любви. В условиях приемной семьи должно быть сохранено «право на развод». На мой взгляд, если не задалось и все способы психологического решения ситуации уже исчерпаны, гуманнее дать возможность растущей личности найти себе новых родителей. И никто не должен считать себя униженным или наказанным: ни ребенок, ни приемные родители, которые как бы не справились. Мария: У родителей в Китеже нет страха быть уличенными в непрофессионализме, поскольку единственным мерилом профессионализма здесь является осознанный ежедневный педагогический труд. В Китеже родителям, иногда даже не нужно говорить о том, что в семье есть проблема. Мы и так это видим. Но мы осознаем ее как общую проблему. И все это потому, что каждую минуту ребенок находится не только в пространстве семьи, но и в более общем пространстве. Педагоги с психологами и родители всегда внутри детского потока, поэтому имеют шанс воздействовать в разных неформальных ситуациях много раз в день. Мы стараемся не реагировать на следствия, а искать причины и обучать такому поиску приемных родителей. Юля: Работа с семьей не имеет ничего общего с вмешательством в личные дела. В Китеже родители находятся не под наблюдением специалистов, а внутри коллектива профессионалов. Родители могут испытывать чувство вины, если приемный ребенок не развивается. Естественно, что ситуацию в таком случае хочется скрыть. Но чувство вины опять же непрофессионально. Мы на опыте убедились, что приемный родитель — это профессия, требующая обучения, овладения специальными навыками. Маша: И в тоже время — не профессия, а искусство! Я бы даже сказала, образ жизни, требующий особого душевного склада. Ведь невозможно записать в договор о приемной семье «любить и честно учить жизни». Когда дело идет о биологических детях, срабатывает традиция, а в отношении приемных детей еще традиция не сложилась. В сказках мачеха всегда выступает носителем злого начала. Сироток принято жалеть, а не развивать! У нас даже в языке нет правильных слов для того, чтобы описывать отношения в семьях, где есть и родные, и приемные дети. Язык как бы вносит дополнительное уничижительное разграничение. Ужасно звучит «биологические родители» или «мои неродные дети», но и слова «настоящие родители» звучат как-то двусмысленно. Дима: — Какого родителя считать настоящим? Того, кто родил и бросил, или того, кто взял в свою семью, вырастил, сделал жизнеспособным? А как назвать того, кто взял в семью, но не для того, чтобы подготовить к жизни, а для удовлетворения потребности почувствовать себя добрым и значимым или просто получить опекунские деньги? Это в устах Тараса Бульбы фраза: «Я тебя породил — я тебя и убью» — была полна сакрального смысла. В наше время, пожалуй, важнее, кто воспитал, кто сформировал полноценный Образ Мира, который позволит растущей личности стать полноценным гражданином, разумно распоряжаться своей судьбой. Я думаю, это и есть основная задача приемной семьи.
ДЕТИ КИТЕЖА. АНТОН (продолжение)
Так Антон и не прижился в приемной семье. Жил и не развивался. И физически не рос, и радости не было в его глазах. Это все, конечно, не критерии для социального инспектора. Счастье — понятие тонкое и не материальное, поэтому нашими административными инстанциями, как правило, во внимании не принимается и в отчеты не входит.
Но мы считаем себя вправе, работать именно с такими невещественными материями, как счастье, радость, осмысленность жизни. Поэтому все происходящее долго обсуждалось на педсовете. Решили рискнуть: отправили Антона «погостить» на две недели в детский дом. Думали, вернувшись к воспоминаниям, сравнит и поймет, как ему повезло, осознает все, что для него сделали его новые родители.
Все объяснили мальчику, мол, на две недели зимних каникул, чтобы была возможность вспомнить и сравнить. Антон в детском доме быстро адаптировался. Я за ним приехал через десять дней и застал живописную картину: сидит, как акын, в кругу старшеклассников и травит им байки про то, какие уникальные люди живут в Китеже и как его там все уважают. Одним словом, несмотря на «малый рост», прижился в жестких условиях и социализировался. Ему в детском доме было проще и привычнее.
Но в Китеж он хотел вернуться. Хотя и не признавал этого. Сначала просто равнодушно сказал: «Хотите, оставляйте здесь». А потом все-таки снизошел до пояснений: «Я не хочу возвращаться, потому
