Она даже пожелала поставить дом на каменный фундамент. Вообще Рябая оказалась далеко не глупой женщиной и к тому же неожиданно энергичной. Она довольно быстро успокоилась после гибели всего семейства Тарады и больше всего горевала по поводу того, что в доме сгорели долговые записки крестьян и вообще вся ростовщическая бухгалтерия старого паука. Обстоятельство это не укрылось от жителей Итамуры, и между Рябой и бывшими должниками развернулась скрытая глухая борьба, которая нарушила привычную жизнь деревушки. Ход этой борьбы обсуждался в каждом доме, при каждой встрече.
Старый Эдано в беседах с Ичиро и невесткой откровенно и зло издевался над новоявленной помещицей. Умный старик дал своим односельчанам немало советов, как отречься от некогда сделанных долгов. Ведь некоторые из этих долгов доставались в наследство от отцов сыновьям. Дед же посоветовал Ичиро взяться сложить фундамент для дома помещицы:
— Ты, внучек, хвастал, что научился у русских строить. Вот и докажи, да сорви с этой Рябой побольше. Деньги-то нужны будут. Твоя жена собирается подарить мне ещё одного правнука. Верно, Намико?
Молодая женщина покраснела, сложила руки на заметно округлившемся животе и благодарно взглянула на старика.
— А если, дедушка, Намико преподнесет тебе не правнука, а правнучку?
— Правнучку?! — шутливо возмутился старик. — Э, нет! У меня были только сыновья. Так будет и у тебя.
— Согласен, дедушка, только я и от дочки не откажусь. Ведь она непременно будет похожа на Намико.
— Ну, если только так, — согласился старик.
Намико! Тихая, ласковая, добрая — она своей беззаветной любовью покорила сердце мужа. Её настроение зависело от настроения и самочувствия мужа, которые она каким-то внутренним чутьем угадывала безошибочно. Когда он входил в дом, она сразу же, по каким-то особым признакам, известным только ей одной, определяла: устал он или бодр, весел или расстроен. Она всегда с ним безропотно соглашалась, готова была сделать всё, что бы он ни потребовал.
Она очень боялась за свое счастье, не могла к нему привыкнуть. Просыпаясь первой, Намико всегда задерживалась немного в постели, любуясь Ичиро, и мысленно повторяла: «Это мой муж, мой…»
Ичиро трогало, а иногда даже сердило это слепое преклонение. Он хотел, чтобы жена принимала и понимала то, к чему он стремился. Но и огорчить её ему не случалось: она не давала к этому ни малейшего повода.
Совет деда — подрядиться сложить фундамент — Ичиро принял всерьез. «В самом деле, — размышлял он, — с работой справлюсь, дело знакомое, возьму в помощники Акисаду и пару грузчиков. Деньги-то нужны будут. Намико не работает, да и не скоро сможет. Семья станет больше. А там, глядишь, и бастовать придется…»
Рябая торговалась долго и ожесточенно. Хромой Акисада, помогая Ичиро отстаивать его условия, плевался и костерил свою бывшую сожительницу. Он подробно узнал цены на все материалы, стоимость работы и не спустил помещице ни одного сэна.
Когда сделка была завершена, Рябая, удивившись деловым способностям инвалида, намекнула ему, что впоследствии может взять его в приказчики. Оскорбленный Акисада категорически отказался. «Подыхать с голода буду, — заявил он Ичиро, — а помогать этой стерве ни за что не соглашусь».
Подряд оказался выгодным. Друзья-грузчики охотно согласились помочь Ичиро — каждый из них жил недалеко. К тому же Оданака в своё время тоже был строителем, да и вообще трудно было представить ремесло, которого он не знал бы.
Но всех удивил Сатоки. Бывший студент сразу же заявил, что берет на себя поставку нужных материалов. Ещё более удивились его товарищи, когда буквально на следующий же день он привез все необходимое к усадьбе помещицы на американских грузовиках.
Сатоки долго не хотел говорить, как это ему удалось, но потом все-таки признался: цемент и кирпич спустил «налево» американец-интендант с базы. Когда друзья стали возмущаться, студент ответил пословицей: «Для голодного всякая пища вкусна» — и намекнул, что — не обкрути он этого янки — строительные материалы пошли бы на расширение американской базы.
Работа спорилась. Каждый день, к вечеру, Акисада ждал на помещичьем дворе Ичиро и его друзей. Инвалид был очень благодарен им за то, что они и ему дали возможность поправить свои дела. Трудились дружно, подгоняя друг друга.
Строительное мастерство бывшего камикадзе понравилось его товарищам, и авторитет молодого Эдано явно вырос. Теперь в их глазах он был человеком, обладающим очень нужным ремеслом, которого они, за исключением Сданаки, не знали, но которое, как каждую рабочую специальность, уважали. В этом отношении труженики любой страны одинаковы.
Намико каждый день, несмотря на беременность, приносила еду на всю артель. Друзья Эдано подшучивая над ожидающимся прибавлением в его семье, съедали без остатка всё принесенное.
Они работали уже две недели. Рябая чуть ли не обнюхивала каждый кирпич, уложенный в фундамент. Она начала откровенно обхаживать Эдано, намекая на то, что ей понадобятся и другие постройки.
Дорвавшись до власти, до возможности самой всем распоряжаться, Рябая ходила вокруг строителей, нарядная и деловитая, заигрывала со статным и красивым старшим артели. Это сделало Ичиро мишенью для острот товарищей, но он только беззлобно отругивался. Одного лишь Акисаду поведение помещицы доводило до белого каления, хотя он старался ничем не выдавать себя и был благодарен Эдано за то, что тот сохранил тайну его прежних отношений с дочерью Тарады.
…Фундамент уже был закончен, и артель работала последний день. Приближалось время обеда, но в урочный час Намико не появилась. Не пришла она и час спустя.
Ичиро, хорошо знавший жену, встревожился. Постепенно его тревога передалась остальным, и услужливый Акисада заявил, что пойдет в Итамуру и узнает, в чем дело.
Ичиро уже готов был сам отправиться домой, когда в закатных лучах солнца на дороге показалась женская фигура. Было видно, что женщина бежит, часто перебирая ногами. Вот она нагнулась, сняла с ног гета и ещё быстрее припустила к усадьбе. Все стали, понимая, что бежит она не с хорошей вестью.
«Соседка», — узнал Эдано приближающуюся женщину, и его сердце сжалось в предчувствии беды. А она, едва не падая от изнеможения, ещё издали крикнула:
— Эдано-сан! С Намико беда, её сбила автомашина. Скорее! Дед сказал, что ей очень плохо!
Не говоря ни слова, Ичиро ринулся домой. Остальные, побросав инструменты, тоже двинулись в деревню. Ичиро не помнил, как добежал, как ворвался в переполненную женщинами комнату.
— Где она? — шепотом спросил он деда.
— Там! — показал в угол, закрытый спинами женщин, растерявшийся старик. — У неё были преждевременные роды, сейчас её приберут, обожди минуту. Она очень плоха… — И он надолго умолк, горестно покачивая головой.
Наконец женщины расступились, и Эдано подошел к жене. Она лежала с закрытыми глазами, вокруг которых разлилась синева. Щеки запали, искусанные губы казались чернильными линиями.
— Намико! — тихо позвал Ичиро, усаживаясь на пол рядом с постелью.
— Она сейчас без памяти, Эдано-сан, — прошептала одна из женщин. — Врача бы ей, да где его здесь найдешь? У неё же, наверное внутри всё отбито, ребра сломаны…
Ичиро взял руку жены и прижал к лицу. Рука была чуть теплой. Казалось, жизнь уходит из неё вместе с теплом.
— Намико!
Его голос прорвался сквозь тяжелую завесу забытья. Веки Намико чуть-чуть дрогнули и с усилием приподнялись. Постепенно глаза женщины прояснились. Она узнала мужа, на губах появилась виноватая улыбка, и она таким же виноватым голосом, с трудом выдавливая слова, сказала:
— Я ждала вас… Простите… столько вам беспокойства…
— Ну, что ты, что ты… Какое тут беспокойство, — почти прошептал Ичиро.
— Тебе нельзя говорить, молчи! — прервал её дед.
— Нет, я должна, — окрепшим голосом продолжала Намико, не сводя наполнившихся слезами глаз с
