Кирюху тогда часто мучили сомнения. В фонде его считали злодеем, мясником, кровопускателем – но сам он думал о себе как о добром и справедливом человеке, вынужденно взвалившем на себя грязную работу. Не от природной склонности к грязи, а от внутренней крепости. Да, он жесток – но разве жизнь не жестока? Разве паханы фонда – Никитин, Хренов – не могли подобрать другого, кто умеет произносить фразу про ножичек и глазик? Разве не нашли бы они лепилу, умеющего штопать бандюганам покоцанные морды?
Все оказались слабаками, чистоплюями. Все, кроме Кира Кактуса.
Возможно, Матвеев мог избежать своей участи. Уцелеть. Мог удостоиться чести быть прощенным. Очень возможно! Ходить вокруг жертвы, кропотливо приноравливаться, предвкушать, но вдруг пожалеть и великодушно отпустить ее, ничего не подозревающую, – редкое и тонкое наслаждение можно испытать тогда. Уподобиться богу! И Кирюха долго колебался. Он наметил себе в пищу многих, не одного только виноторговца. Однако в день дефолта он увидел в офисе Матвеева его жену – и зависть, горевшая дохлым костерком, полыхнула до небес.
Когда Марина вошла, он поздоровался и даже привстал со стула – как полагается меж хорошо воспитанными людьми. В ответ поимел благосклонный кивок, сопровождающийся мерцанием зеленых глазищ, и в самый момент кивка, когда пришли в движение шелковистые волны волос, обонял Кирюха легчайший запах сладчайших духов, смешанный с ароматом кожи; ах, и ее бы сожрать, мечтал он, но не выйдет, женщины плохо поддаются психологической ломке; что поделать, сильный пол, всякая женщина стократ крепче мужчины.
Вот, значит, как, горько подумал в ту минуту Кирюха, сжигаемый завистью. Не просто Тройной Матвей, любимец публики. Не просто бизнесмен, без особого труда сколотивший деньжат. Не просто чувак, вольготно окопавшийся в среднем классе. А еще и супруг девахи, сверкающей, подобно редкому бриллианту. Вот, стало быть, как нынче устроился наш футболист. Крутит налаженный бизнесок, винишко снобам задорого толкает, а вечером прыгает в постель, где ждет его все самое гибкое, гладкое и сладкое. Где же равновесие всего на свете, раз и навсегда установленное и никогда не нарушаемое? Вот несут ангелы над головами человеков мешок счастья – и опрокидывают, значит, над первым встречным? Одному кривые ноги, слепые глаза и папку-уголовника, а другому любовь, деньги, здоровье и лучшую женщину?
Не появись тогда случайно в офисе виноторговца его жена Марина – очень возможно, что уцелел бы виноторговец.
Марине надо было в тот день дома сидеть. Ногти красить.
Женщины, слушайте. Это говорю я, Кирилл Кораблик по прозвищу Кактус, умеющий испортить жизнь одной фразой. Почаще сидите дома. Красьте ногти, конфетки кушайте. Появляйтесь возле своих мужей с осторожностью. Иначе попадетесь мне на глаза, и я перестану сомневаться в том, в чем сомневался.
Вплотную приблизившись к возрасту Христа, Кирюха укрепился в убеждении, что жизнь ему удается.
Ну, он не стал богатым. Не завладел элитной недвижимостью, банковскими депозитами и яхтами – но ведь и не стремился. Богатство казалось ему опасным, оно порабощало, а в итоге и разрушало своего владельца. Кирилл не хотел богатства. А зачем? Все, чего он желал, появлялось само.
Он не прилагал усилий для достижения жизненных благ.
Обычный его день начинался с позднего, часов в двенадцать, пробуждения в пропахшей каннабисом спальне просторной четырехкомнатной квартиры с окнами на Серебряный Бор. Потом приходил массажист, когда-то задолжавший Киру некую сумму и теперь вынужденный отрабатывать в поте лица; иногда приходилось все же давать трудяге какие-то деньги; надо же человеку на что-то жить. После часового сеанса массажа – теплая ванна; вызов такси, поездка в ресторан, принадлежащий фонду, обед. Стейк, или форели, или бараньи ребра со шпинатом. Там же, в ресторане, в особенной комнате с удобными диванами, Кирилл посвящал положенное время обстоятельному отдыху. Как правило, выкуривал маленький шарик марокканского гашиша. Две затяжки – полчаса высококачественной эйфории. Листал какой-нибудь журнал, в основном безнапряжное глянцевое издание под многозначительным названием «Самый верхний этаж». Далее – главное событие всякого дня: обязательный визит в бассейн. Сухопутный человек, Кирилл безумно уважал все, что связано с большой водой, и первым условием идеального самочувствия считал плавание – ежедневно не менее трех тысяч метров, с паузами после каждой тысячи. Загребая прохладную воду, грамотно контролируя дыхание, он думал, что дело, может быть, в его фамилии, что дедушка Гаврила Кораблик, неизвестно откуда появившийся сто лет назад во Владимирской губернии, был мореходом, матросом, бороздил океаны, а на суше оказался по стечению обстоятельств? Прирезал, например, надоевшего капитана или боцмана – и сбежал?
Далее, опять на такси, внук Гаврилы возвращался домой.
Своей машины он никогда не имел. Вращение рулевой баранки считал уделом плебеев. Его возил все время один и тот же таксист, когда-то задолжавший некую сумму и теперь вынужденный отрабатывать в поте лица; иногда Кирюха все же давал бедняге какие-то деньги – надо же человеку на что-то жить.
Вечера проводил дома. Опять курил гашиш, смотрел телевизор. Постепенно сделавшись законченным синефилом, он приобрел домашний кинотеатр, подключился к «НТВ-Плюс» и часами напролет путешествовал по двумстам каналам, всегда имея под рукой подробную программу передач, где отмечал фломастером время трансляции наиболее интересных картин. Особенно возбуждал его «Полуночный экспресс» Алана Паркера.
Дважды в неделю вызывал девочек, подмешивал в их мартини амфетамин и забавлялся. Сексуальным маньяком он себя не считал, садомазо презирал, никогда не поднимал руки даже на самую глупую или дерзкую шлюху. Великодушие было его главным жизненным принципом.
Великодушие – вот последнее прибежище всякого палача и людоеда.
В первые годы нового тысячелетия дела в фонде пошли хуже. Предполагалось, что Никитин станет депутатом Государственной думы, но в стране начался мучительный, подчас и кровавый процесс, в газетах осторожно называемый «укреплением вертикали власти». Люди девяностых – профессиональные демократы, перекрасившиеся бандиты и махинаторы – покидали насиженные кресла, на их места приходили немногословные и очень дисциплинированные функционеры, действующие исключительно по приказу федерального центра.
Шеф Никитин не стал депутатом. Москва не одобрила его кандидатуру. Кое-где на уральских ветеранов спорта уже посматривали косо. Кирюху все реже вызывали на стрелки и разборки. Уголовная субкультура стремительно хирела. Вместо жуликов и боксеров перетирать и базарить теперь приезжали веселые сотрудники РУОПа, совершенно неотличимые от жуликов и боксеров. Но Кирилл Кораблик не переживал насчет своей невостребованности. Проблемы укрепления властной вертикали его не беспокоили. Погружать ножичек в глазик можно при любой политической системе. Гораздо больше, чем будущее фонда, его волновало новое дело, которому он посвятил себя целиком: устройство подвала.
Оборудованием двух пятнадцатиметровых комнат, с железобетонными перекрытиями, звуконепроницаемыми стенами и автономной системой отопления, электропитания и вентиляции, он занимался два года. Наступление стабильных времен сопровождалось бумом частного загородного строительства, и при покупке нужного оборудования проблем не возникло. Правда, затея обошлась в крупную сумму, но Кирюха, недолго думая, стал вкладывать в дело деньги, получаемые от Матвеева.
К тому времени он жил в основном именно на деньги Матвеева.
Взяв в начале девяносто восьмого года триста тысяч долларов, виноторговец обязался выплачивать двадцать пять процентов годовых. Сначала Кир дисциплинированно отдавал все деньги в кассу фонда, либо Хренову, либо лично Никитину, но вскоре стало очевидно, что для Никитина это не деньги. Шеф занимался прикрытием сделок с лесом, удобрениями и золотом, в Государственную думу и Таможенный комитет заходил, как к себе домой, постепенно он совсем перестал интересоваться виноторговцем, и Кирюха стал оставлять доллары Матвеева себе.
Такое положение вещей забавляло его. Матвей Матвеев сам оплачивал строительство собственной пыточной камеры. Сам содержал своего палача.
И тот и другой были довольны. Кирилл Кораблик плавал в бассейне и кушал морепродукты, Матвеев
