передавались в виде аналитических статей с «двойным дном», вывешиваемых на одном малоизвестном, но доступном форуме. Форум был на китайском, лишние люди туда не заглядывали — а все посещения и регистрации этого форума отслеживались китайской разведкой.
Полковник на вид совсем не был похож на китайца. Последние двадцать лет, когда Китай жил относительно хорошо и многие китайцы впервые за долгое время смогли питаться досыта, привели к появлению «долговязых», так звали китайцев, которые ростом вымахали за сто семьдесят пять сантиметров. Полковник же, несмотря на свои сорок с небольшим лет, имел рост метр восемьдесят два и совершенно не китайский разрез глаз, хотя у него были черные, жесткие, типично китайские волосы. Все дело в том, что полковник, который уже и не помнил свое настоящее имя, родился в Харбине и был примерно на три пятых русским — два прадеда его были белогвардейцами, русская кровь в нем была и со стороны матери. Китайцы обычно плохо к этому относятся, в душе все китайцы националисты, но полковник своей работой заслужил уважение и доверие, он был образцовым членом партии и всегда выполнял то, что ему было поручено. Кроме того, китайская кровь делала его весьма изобретательным в делах торговых, и, создавая разведывательные сети, он обычно маскировал их под коммерческие предприятия, чтобы они могли существовать на принципах самофинансирования и не требовать денег из Пекина. Это — тоже ценилось.
Кстати, про торговые дела…
Просмотрев нужные ему сайты в Интернете и поняв, что все идет так, как они и планировали, полковник достал из тайника «беретту», американскую, а не китайскую, и сунул ее за пояс — это было вполне оправданно, потому что район был плохим, и тут часто грабили. Нетбук он сунул в карман куртки, специально нашитый, — он носил его всегда с собой на всякий случай. Закрыв дверь и незаметно оставив «контрольку» — волос на косяке, — он спустился по вонючей лестнице к машине. Прежде чем заниматься делами государственными, надо было принять выручку и разобраться с товаром. Выручку он принимал не как все хозяева вечером, а утром следующего дня. Вечером просто не было времени.
Здесь Джозеф Ли ездил на довольно престижном «Беджинге», представлявшем собой копию джипа «Гранд Чероки» предыдущего поколения с мотором от «Мицубиси», китайских машин здесь было много, потому что они были дешевыми и простыми, а западные машины многим были не по карману. На своей машине, потолкавшись в пробках, которые тут уже были, и приобретя еще одну царапину на бампере, потому что ездили тут, как сумасшедшие, он выскочил в конце концов на Хайбер-роад, там стало полегче, потому что это широкая, бетонная трасса, встречная полоса отделена бетонным заборчиком, никто никуда не лезет.
Из восьмерых его продавцов на рынке трое были осведомителями — он уже понял, как важно знать настроение людей, а на Востоке настроение людей легко узнать на рынке и половину новостей тоже можно узнать на рынке. Потому что рынок — это не только место, где продают и покупают товары, это место, где общаются, где происходит общественная жизнь человека. Здесь можно найти собеседника, покурить наргиле, найти подельника, купить, что тебе нужно, расстаться с кошельком, а то и с самой жизнью.
Остановившись перед контейнером Чуня, — а рынок представлял собой целое скопище машин и контейнеров, стоящих прямо на земле, и с них торговали, — полковник разразился бранью на смеси упрощенного китайского и пушту:
— Как ты вывесил товар? Как ты вывесил товар, скотина, сын осла?! Где ценники?! Ты думаешь, что этот товар висит здесь, чтобы посмотреть?! Или ты думаешь, что люди сами догадаются о цене, какую ты за него просишь? Нет, ты не думаешь, ты вообще не думаешь! О Аллах, зачем ты послал на моем пути такого глупого ишака?!
Продавцы из соседних ларьков ухмылялись, видя беду Чуня. Здесь не было места ни доброте, ни состраданию, ни сочувствию, соседи улыбались с довольным злорадством. Большинство из них — это беженцы и даже дети беженцев, у которых нет гражданства и которых наняли за копейки торговать этим товаром. Мир был жесток к ним, они не видели ни от мира, ни от людей ничего хорошего — и при малейшей возможности они отвечали миру тем же. А Чунь к тому же был китайцем, он плохо знал пушту (по крайней мере, так думали) и был пугливым и забитым, он был выбит из колеи атмосферой базара и не скрывал этого. Типичный бедняк из северных провинций Китая, выросший в хижине с земляным полом. Он жалостно улыбался, когда кто-то из местных обращался к нему, а для того, чтобы торговаться, он заглядывал в бумажку, где был написано, как называются цифры по-пуштунски. Потом попривык и счет выучил, торговался без бумажки — но оставался все тем же жалким и забитым, если бы не авторитет полковника Ли, его бы в первый же день ограбили и обложили неподъемной данью, а могли и просто убить. Чунь, когда приходило время обеда, приходил туда, где обедали все, его отталкивали назад в очереди, а он лишь так же жалко улыбался. Все знали, что он плохо понимает язык, — поэтому говорили при нем, на него не обращали внимания, как не обращают внимания на лохматую, с поджатым хвостом бродячую собаку. Никто и предположить не мог, что под личиной бедного торговца Чуня скрывается майор военной разведки НОАК, в совершенстве владеющий пушту, дари и арабским, один из сильнейших арабистов Китая. Сюда его Ли внедрил на будущее, с дальним прицелом, понимая, что
— Пойдем-ка! — Ли схватил Чуня за шиворот. — Сейчас я тебе покажу, как раскладывать товар!
— Ай… Не бейте, хозяин!
Ли затащил его в темноту контейнера, оглянулся, включил магнитофон, на котором были записаны только два голоса — его и Чуня. Запись была на китайском, и никто из окружающих до сих пор не понял, что и ругань, и жалкие оправдания — каждый раз одни и те же.
— Говори! — быстро сказал Ли.
— Говорят, что много талибов стали шахидами, очень много. Из тех, кто туда ушел, — выбили почти всех.
— И?
— Люди недовольны. Говорят о предательстве.
На лице полковника ничего не отразилось.
— Все?
— Нет. За день до наступления Ильяс погиб вместе со всеми людьми. Подорвался на управляемом минном поле, никто не знает, зачем его понесло в этот кишлак. Это было в приграничье, с той стороны. Оставшихся выбили снайперы.
Полковник задумался. Ильясом звали одного из наиболее авторитетных командиров Аль-Каиды в регионе, специалиста по диверсионной войне. Никто не знал о его национальности и о том, как он попал в Аль-Каиду, — но, судя по имени, он мог быть русским.
— Почему ты говоришь об этом только сейчас?
— Узнали только вчера. Нашли машины.
Полковник кивнул. В бардаке наступления, после массированного ракетного удара американцев — могли потерять на несколько дней. Подумали, что он вышел в Афганистан, участвует в джихаде — а он… получается, что не участвует. Стал шахидом вместе со всеми своими людьми.
— Кто?
— Никто не знает. Говорят, в том районе видели какую-то группу. Один из стариков сказал, что это шурави снова вышли на охоту.
— Шурави?
— Русские. Старика считают сумасшедшим, но он сказал, что так всегда делали русские. Приходили и убивали. Американцы бьют с беспилотников.
— Еще что?
— Джалалутдин собирает недовольных. Он говорит, что все, что произошло, — это результат предательства.
Полковник задумался. Он знал, что Джалалутдин проходил обучение в Стамбуле и там же был завербован турецкой военной разведкой. Турки намного лучше, чем китайцы, умели играть на этом поле, этого у них не отнять. Поэтому — такие игры надо пресекать в самом начале.
— Убери его. Тихо.
