Катя глядела во все глаза. Впервые она участвовала в спиритическом сеансе в качестве стороннего наблюдателя.
Марта утробно ойкнула и заголосила на разные лады. Слов было не разобрать, интонации менялись. Влада Михайловна испуганно обернулась к Кате. Та лишь пожала плечами: мол, сама пришла, сама и разбирайся.
— Серьги с изумрудами, — неожиданно четко и внятно возвестила Ядвига и завизжала, — нет, не надо, не трогай меня, нет!
Голос изменился, стал звонче, моложе, отчаяннее.
— Нет! — вопль сотряс комнату. Нет!
Интонации, испуганные, взволнованные, противоречили расслабленной, неподвижной позе, в которой сидела старуха. Контраст бил по нервам сильнее электрического разряда. Катя чувствовала, как по спине поползли мурашки, как взмокли ладони. Влада Михайловна ощущала, наверное, нечто похожее. Нет. Вероятно, чувства ее были гораздо сильнее. Ведь Ядвига и Марта озвучивали сцену насилия. Пьяный, озверевший от вседозволенности мужик; Катя предположила в нем чекиста, укравшего серьги, возился с молоденькой девчонкой, судя по всему, бабкой Влады Михайловны. Прабабке в 22-м году было около сорока, девонька, получалось, подбиралась к совершеннолетию. Подбиралась да споткнулась о чужую подлость.
— Не надо, — кричала Ядвига.
— Ну, бля, надоела, — сипела пропитым тенорком Марта.
Раздался звук удара, еще один, еще.
— А-а-а… — в девичьем голосе клокотал ужас.
— Сука!
— Пожалуйста!
Свистящими всхлипами слышалось дыхание мужчины, сопротивление его раззадорило, в удары он вложил страсть и желание.
— Не трогай ее, сволочь! — Ядвига почесала кончик носа и заверещала другим более взрослым женским голосом. — Оставь девчонку, тварь!
Видимо, к мужчине и девушке в том неведомом спектакле, оживающем криками, страхом и похотью, присоединилась еще одна участница.
— Мама, не смотри, уйди, мама! — взмолилась девушка.
— Идите, дамочка, не ломайте удовольствие. Петренко, утихомирь бабу.
Возня усилилась, затем раздались ритмичные чавкающие всхлипы.
— Бля!.. — зазвенел восхищением мат и перешел в невнятное бормотание.
Катя исподтишка глянула на Владу Михайловну. Та плакала, по щекам текли слезы, оставляя на напудренных щеках мокрые бороздки. Марта и Ядвига невольно, не желая того, прикоснулись к семейной тайне.
— Этот ублюдок изнасиловал бабушку. Вот почему она всегда ненавидела маму, — пролепетала Влада Михайловна, — вот почему повесилась.
Трагедия приближалась к завершению. Насильник. удовлетворив насущные нужды, позвал напарника.
— Хочешь? — предложил устало. — Пользуйся. Вторым будешь.
— Нет, — отказался тот, — неохота.
Начался обыск. Грохот, звон, треск разрываемой ткани…
Катя удивленно качала головой. Иллюзия присутствия была невероятной. При помощи чего достигался акустический эффект? Она обвела взглядом комнату: никакой техники, только мебель, ковер на полу и люстра на потолке. Неужели все: слова, грохот, свистящие вздохи-выдохи, треск, звон, неужели все воспроизводят Марта и Ядвига, проецируя прошлые события? Неужели это возможно?
— Боже! — ахнула Влада Михайловна и вскочила.
Катя повернула голову. По голубовато-белой поверхности стены растекалось светящееся пятно. Оно росло на глазах, дрожало, двигалось и казалось живым. Катя осторожно протянула руку. Пятно юркнуло под ладонь.
Влада Михайловна тоже рискнула, кончиками пальцев притронулась к яркой кляксе.
Пятно сползло на пол, переместилось к центру комнаты, и рассыпалось на тысячи огненных точек.
— Оно похоже на человека!
В некотором приближении пятно повторяло очертания человеческой фигуры.
— Зачем я вам понадобился!? — раздался грозный рык.
— Кляо ди серето … — абракадаброй ответила Ядвига.
— Нет!
— Сиу ля зиндраст…
— Нет.
. — Катерина! — призвали ее под знамена. — Подойди.
Нехотя Катя подчинилась.
— Протяни руку. — Марта ухватила ее ладонь и ткнула в гущу искристых точек. Светлое пятно не обладало физической природой. Ни температурой, ни плотностью не отличалось от окружающей среды. Только сомнительное происхождение делало его пугающим, страшным.
— Проси, умоляй, требуй! — приказала Ядвига.
— Как? — испугалась Катя.
— Как хочешь! — последовал совет.
Наверное, надо было уйти. Плюнуть и забыть диковинных теток. Однако, только что изнасиловали девочку. Катя не видела, как это происходило. Не знала, происходило ли это на самом деле. Но воображению хватило пищи. Каждый стон, вздох, шорох будили в сознании картину надругательства. Отстраненно, опосредованно погружали в тот страх, ужас, отвращение. Рык был продолжением пьяного мужского мата, был отражением похоти, был сутью голодного подлого хищника, загубившего девичью честь и жизнь в далеком 1922 году.
— Пиу ли си ри па … — медленно, натужно выжала из себя Катерина. Удивительно было произносить звуки, не обозначенные в мозгу смыслом. Удивительно и просто. Терялась форма речи, суть оставалась. Суть не содержалась в словах; не обитала в предложениях. Она существовала сама по себе, отдельно от фонематических форм.
— Клизири конас… — прошептала Ядвига и замолкла, передавая бразды правления.
— Сакаур та стив..
С все возрастающей страстью, Катя отдалась новому состоянию — освобождению от условности понимания. То, что казалось минуту назад ахинеей и бессмыслицей, обладало невероятной силой убеждения, и куда полнее передавало внутренний настрой, чем любой аргумент или довод. Рык, ведомый ее азартом, смягчил позицию. «Нет» слиняло, растаяло.
Вдруг:
— Да. Признаюсь! — Сияние точек наполнилось краснотой, кое-где кроваво-багряной.
Рык застонал.
— Старый дом у дороги. В подвале тайник.
— Покажешь! — велела Ядвига.
— Хорошо! — согласился голос и пропал. Вслед за ним погасло свечение.
Влада Михайловна схватилась за сердце. На нее никто не обратил внимание.
— Он тебя послушался! — воскликнула Марта. — Ты — гений! Я была права!
—Да? — вежливо полюбопытствовала Катя. Масштабы собственной гениальности пока ускользали от нее. Неудивительно, она ведь наблюдала за верхними пластами событий, Марта же глядела в корень. Вероятно, там, и скрывались основания для превосходных оценок? Где еще.
— Катенька! Вы — умница! Вы — достойная преемница. Вы — прирожденный медиум, — Ядвига не скупилась на похвалы.
Катерина не преминула уточнить:
