Джошуа Уиткомб, разговорчивый хозяин «Голубого колокольчика», где прежде работала Присс, обильно облегчался у стены в темном проулке за своим трактиром, когда к нему подошли двое мужчин. Приближались они неторопливо, но целенаправленно. И не походили на искателей легких забав. Они стояли и ждали, пока янтарная струя Джошуа не кончила орошать булыжник.
Джошуа, оставивший трактир в надежных руках супруги часика на полтора-два и пропустивший несколько добрых пинт в заведении миссис Ламберт на Стрэнде, вдобавок ублажив ее, внезапно ощутил, как приятное благодушие покидает его. Стараясь застегнуть ширинку штанов и на миг с мимолетным сожалением вспомнив, как часом раньше то, что она скрывала, вызвало лестное восклицание восхищения у пышнотелой миссис Ламберт, он торопливо обернулся к выходу из проулка и приветливому фонарю, висевшему над облупившейся вывеской «Голубого колокольчика».
Однако они настигли его заметно раньше, чем он успел добраться до крыльца, ухватили его и рывком повернули, будто он был всего лишь хлипким мальчишкой, а не настоящим быком, как сладостно назвала его миссис Ламберт в судорогах наслаждения. Джош размахнулся и ударил левого из нападавших, но в ответ твердый, как сталь, кулак вспенил весь эль в его брюхе и отправил сладкие мысли о миссис Ламберт на небеса.
Иисусе! Он глотал ртом воздух.
— У меня денег нет, — прохрипел он, — если вы их ищете. Отстаньте от меня, не то я кликну стражников.
Как они захохотали! И внезапно при взгляде на их худые подлые лица, на их черную солидную одежду Джошуа пришло в голову, что, пожалуй, они сами с Боу-стрит. И он призадумался еще больше, когда увидел третьего, который среди теней ждал и наблюдал усталыми голубыми глазами.
Тот, который его ударил, сказал:
— Слушай меня! Мы здесь, чтобы задать тебе несколько вопросов, и мы ждем честных ответов на них. Ты понял?
Джошуа боялся, что они прознали про краденые вещи, которые он сбывал для Тобиаса Гринуэя из Севен-Дайлс или о фальшивых монетах, которые прошлой весной он поспособствовал отправить дальше. Он взял себя в руки, одернул помятый сюртук и буркнул:
— Мне скрывать нечего.
И вот тут третий вышел из теней.
— Одна девушка, — сказал он, — работала на тебя. Ее звали Присцилла, и ее убили две недели назад всего в нескольких шагах отсюда.
Джошуа пожал плечами, испытав почти облегчение, что его опять всего только спрашивают о Присс.
— Да. Смазливая была девчонка. Разве что слишком уж легко услужала.
Тот вдруг шагнул вперед, и Джошуа вздрогнул, так сильно он сжал его подбородок.
— И тебе ее услуги были по вкусу, трактирщик Джошуа? Так? Кое-кто шепчет, что это ты вышел потихоньку и задушил ее вот этими большими лапами.
Джошуа побледнел.
— Нет. Это неправда. Да как вы могли такое подумать?
— Но ты часто с ней забавлялся? — Голос стал еще суровее. — Наливал пинты, а в промежутках тешился с ней? Мы слышали, что она начала много себе позволять, требовала, чтобы ты выгнал свою жену, а ее сделал госпожой «Голубого колокольчика»? И это тоже ложь?
— Да, — прохрипел Джошуа, собираясь с силами. — Ложь и ничего больше… — Он снова попытался вырваться, но один из помощников допросчика так заломил ему руку за спину, что словно бы сломал кость. В ноздри ему не переставая бил запах мочи от лужи у его ног — теплый и тошнотный. Он почувствовал, как его яички съеживаются, поднимаются в живот, и стиснул зубы. Джошуа Уиткомба внезапно поразила мысль, что они намерены убить его здесь, во тьме проулка. В такой близости от спасительной двери, как было и с Присс…
— Скажи нам, — негромко сказал человек с бледно-голубыми глазами. — Скажи нам, что ты помнишь о том вечере. Эта девушка, Присс, она ведь ушла с французом, верно? Так она сказала тебе. А что еще она сказала про него?
Джошуа боролся со жгучей болью, пока его руку медленно загибали вверх на его спине.
— Я же сказал им, — прошептал он. — Констеблям… я сказал им все чертовы подробности, какие мог вспомнить.
— Ну так скажите их теперь и нам, мастер Уиткомб.
— Он был француз, — просипел Джошуа. — Ничего больше я не знаю…
— Его возраст она не упомянула?
— Нет. Не упомянула. Но она подумала… подумала, что ему было плохо, что он бормотал невесть что, от чего-то покрепче пива.
— И о чем он бормотал?
— О звездах. Она сказала, что он говорил про звезды.
— Ну-ну. Так ты сказал раньше мастеру Бентхему в караульне на Ганновер-стрит в ночь ее смерти. Но нам, думаю, требуется еще что-то. Попробуйте-ка еще, мастер Уиткомб. Не то ваше прекрасное заведение могут скоро навестить кое-какие интересные посетители, подозревающие, что ваше уютное зальце — это гнездо воров.
— Нет… О-ох… — Джошуа Уиткомб снова попытался вырваться, но его руку выкрутили только сильнее, и он чуть не лишился сознания от боли. Он сглотнул и, белый как мел, сказал: — Да что еще тут может быть, черт бы вас побрал? Она сказала, что он бормотал про звезды и словно бы принимал ее за кого-то еще…
—
— Да не помню. Странное такое иностранное имечко…
Допросчик словно окаменел, потом шагнул ближе.
— Что еще?
— Он… он дал ей монету, золотую, французскую. Она мне ее показала, и засмеялась, и спросила, что бы я сказал, если бы она сказала мне, что он дал ей целый мешочек этого добра.
Голубоглазый сказал медленно:
— Мешочек? Ты думаешь, она говорила серьезно?
— Нет, конечно, нет. Она меня поддразнивала. Ей нравилось меня поддразнивать. Помахала этим золотом у меня под носом…
— Ты его разглядел? Увидел, что на нем изображено?
— Нет. Она тут же отдернула монету и поцеловала ее и побежала обслуживать новых посетителей, а через час была уже убита…
У него вырвалось рыдание. Голубоглазый нетерпеливо кивнул своим подручным, и они выпустили Джошуа Уиткомба. Он откинулся к отсыревшей стене, совсем ослабев от боли и страха. Рука болела так, словно подлецы ее сломали, а они, все трое, уже скрылись во мраке Мейден-лейн так же быстро, как и появились.
На высокой стене взвыл кот, потешаясь над ним. А он совсем протрезвел, и его тошнило.
Джонатан отпустил своих людей и пошел домой пешком, еле держась на ногах от усталости и догадок. Селена. Бормотание о звездах. Рыжие волосы. И монеты, золотые монеты в уплату и Присс, и Джорджиане. Роза тоже их получила? Роза с ее детским телом в синяках и улыбкой опытной женщины… Как старательно она избегала его взгляда, когда сказала про шиллинг в уплату? Она ему солгала?
Он медленно прошагал мимо игорных домов Лейстер-Филдс, раздумывая о французе, рыскающем по Лондону в поисках рыжих шлюх, одиноких и беззащитных на темных улицах столицы. Оплаченных золотом. Убитых человеком с английским голосом после того, как больной молодой француз, называвший каждую Селеной, покинул их одних.
На углу Принсиз-стрит собралась толпа и глазела на труппу итальянских жонглеров со смуглой кожей, в одежде, расшитой блестками, ярко сверкавшими в лучах факелов, которые несли итальянцы.
