Карамзина, офицера Конного полка, особо привилегированного даже по сравнению с кавалергардами. Екатерина Андреевна не выдержала и подозвала сына.
- Саша! Погляди на них.
- На кого? - Карамзин оглянулся.
- Да, на сестру и дядю. Чем они заняты?
- Потешаются над Пушкиным, - невольно улыбнулся Карамзин.
- Ты женишься и можешь оказаться в его положении. Для кого-то ты будешь смешон, но не в глазах же своих друзей? - Екатерина Андреевна с тревогой всплеснула руками.
- Хороши друзья, в самом деле, - рассмеялся Александр Карамзин, а с ним и Екатерина Андреевна.
- С князем ладно, - махнула рукой Екатерина Андреевна.
- На то он князь?
- Он ревновал свою жену...
- К Пушкину?
- Чему ты удивляешься? И твой отец ревновал меня...
- К Пушкину?
- Да. Вы, молодежь, не понимаете. Софи умна и при всем своем добром отношении к гостям всегда готова посмеяться над ними. Но мне бы не хотелось, чтобы в отношении Пушкина ты присоединился к ним. Его положение совсем не смешно. Комедию разыгрывают вот эти. Ты же хорошо знаешь их. Ты друг и приятель Дантеса и Гончаровых. Ты будешь шафером Катрин на ее свадьбе; между тем как Пушкин упорно твердит, что никогда не позволит жене ни присутствовать на этой свадьбе, ни принимать у себя Геккернов.
- Это ни на что не похоже, - покачал головой Карамзин.
- Но ведь Пушкин - умный человек.
- Самый умный из всех, как заявляет Жуковский, - рассмеялся Карамзин.
- Я думаю, у него должны быть веские причины желать, чтобы между его домом и домом Геккернов не было никаких отношений.
- Веские причины?
- Когда Дантес был болен и худел на глазах, Геккерн сказал Натали, что он умирает из-за нее, заклинал ее спасти его приемного сына, - ты понимаешь, о чем речь, - потом стал грозить местью; день спустя появились анонимные письма.
- Это Геккерн?!
- Пушкин думает, что он. Последовал вызов; Геккерн слезно, действуя через Жуковского и госпожу Загряжскую, добился отсрочки дуэли на две недели.
- Отсрочки? Разве так делается?
- За это время Дантес влюбился в Катрин и решил жениться. Пушкин с великим сожалением был вынужден взять свой вызов обратно.
- Но если Жорж действительно думал о женитьбе на Катрин и был даже влюблен, как уверяет?
- Так, зачем же Геккерн заклинал Натали спасти его приемного сына? Как бы ты отнесся на месте Пушкина к Геккерну? Стал бы его принимать как ни в чем не бывало? Это все относится и к Дантесу, которого Пушкин заставил сыграть смешную роль, не без участия приемного отца. Ты же видишь, Дантес сам не свой.
- Да, он весел, как-то лихорадочно весел.
- Смешон-то он, а не Пушкин, а нет - он всех вас очаровал, даже изяществом квартиры, богатством серебра и особым убранством комнат, предназначенных для его жены. Все напоказ. Сейчас видно, как он обожает невесту, а Геккерн любит и балует ее. А вот смотри: Дантес снова, стоя против Натали, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью. Видишь?
- Вижу, - смеется Александр Карамзин.
- А Натали? Она же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда его нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, как замечает Софи. Но для нее это какая-то непрестанная комедия, смысл которой никому хорошенько непонятен.
- А по-моему, очень даже хорошо понятен! - воскликнул Карамзин и призадумался.
- Да, но все обращают внимание не на них, а на Пушкина, угрюмое беспокойство которого Софи находит смешным. 'Ах, смею тебя уверить, - пишет она Андрею в Париж, - это было ужасно смешно'.
- Нет, мне неловко.
- Хорошо. А Софи для разнообразия сообщает в Париж о том, что на днях вышел четвертый том 'Современника' и в нем напечатан роман Пушкина 'Капитанская дочка', говорят восхитительный...
- В самом деле!
- Это еще не все. Пушкин, полагая, что покончил с Дантесом, решил окончательно объясниться с Геккерном, написал письмо, которое неминуемо привело бы к дуэли, но граф Соллогуб тотчас бросился к Жуковскому, и последний остановил отсылку письма не без участия государя.
- Бог мой! - Александр Карамзин с тревогой оглянулся вокруг.
Между тем явились новые гости, среди них Глинка, и все собрались у рояля; он охотно импровизировал на темы из его оперы и распевал романсы.
3
По ту пору в одном из журналов писали: 'Никогда еще у нас сценическое произведение не возбуждало такого живого полного энтузиазма, как 'Жизнь за царя'; восторженные слушатели осыпали рукоплесканиями знаменитого маэстро. Г. Глинка вполне заслужил это внимание: создать народную оперу - это такой подвиг, который запечатлеет навсегда его имя в летописях отечественного искусства... Не прошло еще трех недель со времени появления на сцене 'Жизни за царя', а уж мотивы ее слышатся не только в гостиных, где она теперь владеет разговором, - но даже на улице - новое доказательство народного духа этой оперы'
Случилось быть по ту пору в Петербурге одному французу, литератору, двоюродному брату знаменитого писателя Проспера Мериме. 'Жизнь за царя' Глинки, - писал Анри Мериме, - отличается драгоценной оригинальностью... В этом произведении так хорошо воплощена русская ненависть и любовь, русские слезы и радости, глубокая ночь и лучезарная заря России. Это сперва такая скорбная жалоба, потом гимн искупления такой гордый и такой торжественный, что последний крестьянин, перенесенный из своей избы в театр, был бы тронут до глубины сердца. Это более чем опера, это национальная эпопея, это лирическая драма... Хотя я и иностранец, но я никогда не присутствовал на этом спектакле без живого и сочувственного волнения'.
У Лермонтова, который, кроме поэзии и живописи, с детства проявлял интерес к музыке, опера Глинки горячо обсуждалась и даже разыгрывалась, поскольку вскоре, кроме партитуры, появились в печати и фортепьянные переложения оперы. В поднявшейся полемике вокруг новой оперы не с одной ложкой легтя выступил Фаддей Булгарин, ярый враг Пушкина, то есть всего высокого, национально-русского в искусстве. Но всего лучше прозвучала статья князя Одоевского. Лермонтов рисовал, по своему обыкновению, играя в шахматы с Шан-Гиреем, а Раевский читал вслух:
- ... С этой оперой решался вопрос, важный для искусства вообще и для русского искусства в особенности, а именно: существование русской оперы, русской музыки... С оперою Глинки является то, чего давно ищут и не находят в Европе, - новая стихия в искусстве и начинается в его истории новый период: период русской музыки. Такой подвиг... есть дело не только таланта, но гения!' Каково? Ай-да князь!
- Глинка сделал в музыке то, что Пушкин в поэзии? - Лермонтов задумался. - Что же мне остается?
