карандаши и вносит их в комнату Лермонтова, показывая всем своим видом, что он не намерен ему мешать. Лермонтов, расхохотавшись по привычке над учеником Артиллерийского училища, грозно вспыхивает глазами:
Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде... и убит! Карандаш ломается и летит в сторону, Шан-Гирей бросается за ним и, отступив, чинит его.
Убит!.. к чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор И жалкий лепет оправданья? (Взглядывает на Шан-Гирея.) Судьбы свершился приговор! Ш а н - Г и р е й Судьбы свершился приговор! Л е р м о н т о в (взглядывая в даль) Не вы ль сперва так злобно гнали Его свободный, смелый дар И для потехи раздували Чуть затаившийся пожар? Что ж? веселитесь... он мучений Последних вынести не мог: Угас, как светоч, дивный гений, Увял торжественный венок. Ш а н - Г и р е й (как эхо) Угас, как светоч... Л е р м о н т о в (в гневе вспыхивая глазами) Его убийца хладнокровно Навел удар... спасенья нет: Пустое сердце бьется ровно, В руке не дрогнул пистолет. Ш а н - Г и р е й В руке не дрогнул пистолет. Л е р м о н т о в (зло расхохотавшись) И что за диво?.. издалека, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока; Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы; Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!.. Карандаш ломается с треском пополам. Шан-Гирей подсовывает очиненный карандаш, Лермонтов глядит на брата с нежностью, прозвучавшей и в его голосе:
И он убит - и взят могилой, Как тот певец, неведомый, но милый, Добыча ревности глухой, Воспетый им с такою чудной силой, Сраженный, как и он, безжалостной рукой. Шан-Гирей, забывшись, заговаривает:
- О Ленском вспомнил, Мишель? Мне-то больше нравится Евгений Онегин.
Лермонтов, рассмеявшись, задумывается:
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет завистливый и душный Для сердца вольного и пламенных страстей? Зачем он руку дал клеветникам ничтожным, Зачем поверил он словам и ласкам ложным, Он, с юных лет постигнувший людей?.. Шан-Гирей с беспокойством и радостно:
- Мишель, ты успеваешь записывать? Давай я буду писать.
- Разве здесь не конец?
- Не знаю. Надо переписать, там видно будет. Это так хорошо, что я готов наконец поверить, Мишель, что ты гений.
- Нет, здесь еще не конец.
И прежний сняв венок - они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него: Но иглы тайные сурово
