предстоящих переговорах, – почему-то понизил голос до шепота Рутилий.
– Сделаю все, что в человеческих силах, – клятвенно заверил старого друга Туррибий.
– Деньги ты получишь только после того, как Янрекс покинет Медиолан.
– Надеюсь, никаких проволочек не будет?
– Тебе мало слова римского сенатора? – обиделся Рутилий.
– Другому я сказал бы нет, но отказать в доверии старому другу – это выше моих сил.Высокородный Ратмир знал все ходы и выходы во дворце, построенном императором Юлианом сто лет тому назад. Возможно, божественный Юлиан хотел удивить всю ойкумену, возможно, его подвели архитекторы, не исключено, что обманули подрядчики, но сооружение в любом случае получилось так себе. Нечто среднее между Колизеем и храмом Юпитера. Наверное, поэтому божественный Гонорий, обладавший, по слухам, безупречным вкусом, сбежал из этого дворца в Ровену. Зато Галле Плацидии дар божественного Юлиана пришелся по вкусу, и она жила в нем, по сути, безвыездно. Возможно, ей нравилась баня, отделанная голубым мрамором, возможно – сад, где она любила проводить свободное время, но в любом случае она обитала здесь вот уже более десяти лет, повергая в изумление свиту неожиданным постоянством. Впрочем, свои покои Плацидия все же перестроила и украсила такими картинами, что благочестивый епископ Антонин наотрез отказался в них входить. Он даже грозил императрице отлучением от Церкви, что, однако, не произвело на Плацидию большого впечатления. В отличие от своей матери Гонория была девушкой экзальтированной и набожной. Что неоднократно отмечал все тот же епископ Антонин, ставя скромную Гонорию в пример ее распутному брату, божественному Валентиниану. Дошло до того, что Валентиниан, взбешенный проповедями епископа, настоятельно посоветовал Ратмиру либо изнасиловать благочестивую девицу, либо совратить. Вообще отношения брата и сестры всегда оставляли желать лучшего. С раннего детства. Ратмиру, питавшему к Гонории некоторую слабость, все время приходилось их мирить. С годами трещина между братом и сестрой все более увеличивалось, а вот доверие Гонории к Ратмиру только росло. Он был единственным мужчиной, которого Гонория пускала в свои покои. Правда, делала она это тайно и от матери, которая поклялась, что ее дочь умрет девственницей, и от своего духовника епископа Антонина, который, естественно, не одобрил бы подобное поведение своей подопечной. Впрочем, ничего предосудительного во время этих встреч не происходило, Ратмир не пытался соблазнить подругу детства, а та, похоже, просто не понимала, какую опасность для нее представляют столь поздние визиты. Гонория, дожив до девятнадцати лет, имела, как ни странно, весьма смутные представления об отношениях мужчины и женщины, и виновницей тому была ее мать, почему-то считавшая, что замужество Гонории не принесет счастья ни ей самой, ни божественному Валентиниану. Возможно, причиной столь странного поведения Галлы Плацидии была ее собственная незадавшаяся судьба и странные отношения с братом, в честь которого она назвала свою дочь.
Ратмир проник в спальню Гонории через потайную дверь, о которой знали только они двое. Девушка готовилась ко сну, но появление друга детства ее нисколько не смутило. Она юркнула под покрывала и кивнула на край ложа:
– Садись.
Ратмир не замедлил воспользоваться приглашением и не присел, а прилег в ногах Гонории.
– Рассказывай.
– Ничего особенного, – поморщился Ратмир. – Одним словом – варвар. Много ест, много пьет, охотно тискает девчонок. И к тому же язычник.
– Но ведь его можно крестить?
– Вряд ли он на это согласится.
– Я его уговорю, – неожиданно заупрямилась Гонория. – Мне было видение. Я веду вождя варваров к кресту, и он покорно следует за мной. А потом к символу веры припадает все его племя.
– Может, это другой вождь, – с сомнением покачал головой Ратмир.
– Епископ Антонин сказал, что я рождена не для брака, а для духовного подвига. Я его спросила, в чем этот подвиг будет заключаться. Он ответил, что мне будет видение, посланное свыше. И епископ оказался прав. Это случится, Ратмир, можешь мне поверить.
Ратмир едва не ляпнул, что Антонин просто старый дурак, но вовремя спохватился. Сказать, что сын матроны Пульхерии был добрым христианином, значило сильно погрешить против истины. Конечно, он совершал все предписанные Церковью обряды, но в душе оставался равнодушным к христианским таинствам. Языческие мистерии, в которых ему тоже довелось участвовать, привлекали его куда больше, ну хотя бы потому, что давали больше простора в выражении чувств и желаний.
– Ты должен привести его сюда, слышишь, Ратмир, – горячо зашептала Гонория. – И оставить нас наедине. Тогда я пойму – предназначен мне Янрекс небом или нет.
Желание Гонории показалось Ратмиру странным, тем более что он получил приказ от матери сделать все возможное, чтобы отбить у вандала охоту свататься к сестре императора. И комит уже предпринял кое-какие шаги в этом направлении. К сожалению, молодой варвар оказался очень разборчивым человеком, и не одна из женщин, предложенных Ратмиром, не затронула его сердца. А ведь самоотверженный комит познакомил его с первыми красавицами Медиолана, не делая, впрочем, большого разбора между матронами и гулящими девками. Что же касается Гонории, то, по мнению Ратмира, у нее вообще не было шансов понравится рексу Яну. Дочь Плацидии не унаследовала от матери броскую внешность, к тому же она не умела вести себя с мужчинами и старательно прятала от их глаз то, что следовало выставлять напоказ. Критически оглядев свою подругу, Ратмир пришел к выводу, что риск в данном случае оправдан. Вряд ли Гонория, даже оставшись наедине с варваром, способна будет разбудить в нем неукротимую страсть. Особенно если сердце рекса Яна будет занято.
– Для начала вы должны хотя бы увидеть друг друга и, быть может, перемолвиться парой слов, – предложил Ратмир.
– Но ведь язычник не пойдет в христианскую церковь, а больше я нигде не бываю.
– Вы с сиятельной Евпраксией могли бы навестить прихворнувшую матрону Климентину.
– Но ведь она здорова! – удивилась Гонория. – Я видела ее сегодня утром в покоях матушки. У нее был очень печальный вид.
– Значит, заболеет, – жестко сказал Ратмир.
– Хорошо, – кивнула Гонория. – Я уговорю Евпраксию.
Евпраксия была супругой божественного Валентиниана. Ее считали едва ли не первой красавицей Медиолана, но молодой император почему-то остался равнодушен к ее красоте. Поговаривали, что он неделями не появляется в супружеской спальне. И это при том, что Валентиниан падок на женщин. Чем не угодила своему мужу Евпраксия, Ратмир мог только догадываться, но в данном случае разлад между супругами был ему на руку.
В палаццо магистра Валериана Ратмир вошел через парадный вход, чем поверг в изумление прислугу. Разумеется, многие знали о его близких отношениях с хозяйкой, но обычно комит проникал в ее спальню через окно. Сегодня он явился среди бела дня, удивив как саму Климентину, так и сиятельного Валериана, потчевавшего в эту минуту дорогих гостей. Сенаторы Рутилий и Паладий застыли с открытыми ртами. И только высокородный Туррибий сохранил при появлении Ратмира присутствие духа и даже поднял кубок, чтобы приветствовать нового гостя.
– Я пришел к тебе, сиятельный Валериан, с просьбой от божественного Валентиниана, – заявил с порога Ратмир. – Просьба эта частного характера, а потому прошу всех патрикиев, присутствующих здесь, сохранить ее в тайне.
– Разумеется, – ответил за всех Туррибий. – Какие в этом могут быть сомнения.
– Сиятельная Гонория пожелала взглянуть на человека, претендующего на ее руку. Вы все, конечно, понимаете, о ком я говорю? Божественный Валентиниан пошел навстречу своей сестре, но настоял на соблюдении приличий. Твой дом, сиятельный Валериан, нам показался наиболее подходящим для этой цели. Встреча должна произойти как бы случайно. Скажем, в саду. В присутствии трех-четырех патрикиев и нескольких матрон, чтобы избежать порочащих Гонорию слухов.
– А божественная Плацидия? – растерянно развел руками Валериан.
– Я же сказал, что встреча будет случайной, – нахмурился Ратмир. – Императрице не обязательно о ней знать.Глава 2 Женская месть
Сенатор Рутилий был вне себя от гнева. Он метался по атриуму дворца Паладия и изрыгал проклятия по адресу комита Ратмира и прочих подобных ему юнцов. Справедливости ради надо сказать, что имя божественного Валентиниана не было произнесено ни разу. Сенатор Паладий пребывал в растерянности. Высокородные Туррибий и Авит сохраняли полное спокойствие. Наконец Рутилий, обессилев от ругани, рухнул на предложенный хозяином стул и залпом осушил наполненный до краев кубок.
– Божественный Валентиниан не любит свою сестру, – пояснил Туррибию комит Авит, – и будет рад спровадить ее подальше. Африканские провинции для этого самое подходящее место.
– Но ведь Плацидия против этого брака? – удивился Туррибий.
– Тем больше у Валентиниана причин настаивать на своем, – горько усмехнулся Рутилий.
Ситуация складывалась щекотливая. Валентиниан до сих пор не интересовался государственными делами, взвалив заботу об империи на плечи своей матушки. Но императором был все- таки он, и если сын Плацидии, закусив удила, рванет к намеченной цели, то взнуздать этого норовистого жеребца будет совсем непросто.
– А почему молчит магистр Валериан? – спросил Туррибий. – Самое время поставить в известность императрицу.
– Боится, – буркнул Рутилий и отвел глаза.
Сенатор Паладий перекрестился. Туррибий вопросительно посмотрел на Авита, ожидая,
