от божественного Константина умения сдерживать свои порывы. Возможно, с годами это умение к нему придет, но пока что необузданностью нрава он больше походил на свою мать, Галлу Плацидию, не отличавшуюся в молодые годы благонравным поведением. Упрек императрицы, хоть и высказанный в мягкой форме, не понравился Валентиниану, и он не счел нужным этого скрывать.
– До меня дошли слухи о демоне, соблазнившем мою жену, – нахмурился император. – Ты на это намекаешь, божественная Плацидия?
– Слухи, порочащие благородных матрон, давно гуляют по Медиолану, – осуждающе покачала головой императрица. – И ты, Валентиниан, отлично знаешь, кто дает повод к возникновению подобных слухов. Ты бесчестишь чужих жен, и теперь кто-то, в отместку, пустил слух о бесчестье твоей жены. Стоит ли этому удивляться, сын мой.
– Ты тоже не подаешь пример благонравия, матушка, – ехидно заметил Валентиниан.
– В твоем упреке есть доля правды, – кивнула Плацидия. – Именно поэтому я отсылаю комита Ратмира в Галлию, в свите сиятельного Аэция. Пусть послужит империи, а заодно наберется опыта у знающего человека. Риму нужны мудрые мужи, а беспечных гуляк у нас и без того в избытке.
Спокойный тон Галлы Плацидии привел Валентиниана в ярость, однако, к сожалению, не нашлось повода, чтобы выплеснуть его наружу. Смешно сказать, но Валентиниан и в восемнадцать лет побаивался матери, хотя даже самому себе не мог объяснить причину этого детского страха. Возможно, виной всему была властная матрона Пульхерия, от опеки которой он все время пытался избавиться и не мог. Его бесчинства отчасти были вызваны этим обстоятельством, но безумие плоти не могло разорвать духовных пут.
– Я отдам Гонорию за варвара, – жестко сказал Валентиниан. – Она не может далее оставаться в девственницах. Это позор для нашего рода.
– Ты император и вправе решать, но, прежде чем выдать замуж сестру, следует все же выслушать просьбу потенциального жениха, – спокойно отозвалась Плацидия.
В словах матери Валентиниану почудилась насмешка, и, может быть, поэтому его ответ прозвучал так резко:
– Будет как я сказал!
Валентиниан почти не слушал послов. Подробности договора с вандалами его не интересовали вовсе. Высокородный Туррибий разливался соловьем, убеждая сиятельную Плацидию в выгодности союза Рима с вандалами, а юный император, сидя в высоком кресле, кусал губы от нетерпения. Казалось, вопрос был решен, но тут в разговор вмешался магистр двора Валериан с какими-то пошлинами. Об этих пошлинах Туррибий и Валериан спорили столь долго, что допекли не только Валентиниана, но и рекса Яна, который стал выказывать признаки нетерпения. Прием, данный в честь вандальского посольства, обставили с такой пышностью, словно речь шла по меньшей мере о договоре с Византией. А ведь князь Верен был узурпатором. Никаких прав на африканские провинции у него нет, так зачем же метать бисер перед свиньями? Точнее, перед гусями. Поскольку прозвище свое верховный вождь вандалов получил именно в честь этой птицы. Валентиниан слышал краем уха, что когда-то гуси спасли Рим, разбудив своим гоготанием стражу, заснувшую на виду у врага. Похоже, теперь пришла очередь ромеям оплатить птице застарелый долг. Эта мысль позабавила Валентиниана, и он с трудом подавил неуместный смех, рвущийся из груди. Хорошее настроение императора не осталась незамеченным многочисленными гостями, приглашенными на прием. По огромному залу, отделанному голубым мрамором, пронесся шепоток, который тут же и умолк под суровым взглядом Плацидии. Торг наконец был завершен, Валентиниан небрежным жестом подмахнул пергамент, поднесенный ему магистром двора, и с интересом уставился на рекса Яна. Увы, варвар надежд императора не оправдал, он, оказывается, умел не только читать, но и писать. Во всяком случае, перо, которое он держал в руке, легко скользило по пергаменту. После завершения всех формальностей рекс Ян заговорил. Варвар владел чужим языком безукоризненно. В своей речи он поблагодарил за гостеприимство божественного Валентиниана, сиятельную Плацидию и даже сиятельную Евпраксию, сидевшую по левую руку от мужа. Евпраксия порозовела и опустила глаза, магистр двора побагровел и едва не выронил драгоценный пергамент из рук. Самое время было варвару заговорить о Гонории, и Валентиниан уже приготовился, чтобы сказать свое веское слово, но, увы, оно не понадобилось. Красноречивый варвар о сестре императора даже не упомянул. Это вызвало шепоток удивления среди свиты, поскольку многие считали вопрос о браке Янрекса и Гонории уже решенным. Валентиниан так увлекся своими мыслями, что запоздал с ответным словом. Пауза затянулась настолько, что сиятельной Плацидии пришлось вмешаться в происходящее и от имени сына произнести прощальные слова. Прием можно было считать завершенным, вандалы откланялись и покинули зал. Валентиниану ничего другого не оставалось, как прошептать бессильные ругательства им вслед.
Глава 3 Комит Ратмир
Для Аэция милость императора Валентиниана и императрицы Плацидии, вернувших его из изгнания, судя по всему, не явилась сюрпризом. Пробыл он в опале всего лишь год с небольшим, так что ему не потребовалось много времени, чтобы ухватить суть проблем, обрушившихся на империю. Высокородному Авиту даже показалось в какой-то миг, что префект осведомлен о неприятностях, разразившихся в Галлии, куда лучше, чем хочет это показать. Сыну патрикия Сара уже исполнилось сорок лет, однако в отличие от прочих римских мужей, обремененных властью, он не утратил стройности фигуры, а его умению обращаться с мечом мог бы позавидовать любой самый опытный боец. Во всяком случае, Авит позавидовал, наблюдая, как Аэций отделывает наглого мальчишку Ратмира, возомнившего себя опытным воином. Префект в два счета поставил юнца на место, точнее, усадил на садовую скамейку, использовав несколько ловких приемов, о которых понятия не имел не только сын матроны Пульхерии, но и сам Авит. Ратмир, раздосадованный поражением, тем не менее признал превосходство Аэция и поблагодарил его за преподанный урок.
Плацидия лично определила комита Ратмира в свиту Аэция. Протестов со стороны матроны Пульхерии не последовало, из чего Авит заключил, что императрица сделала это с ее согласия. Ратмир был далеко не глупым малым, но проказы, к которым он имел большую склонность, уже давно перестали быть мальчишескими. Кроме того, он оказывал дурное влияние на божественного Валентиниана, втягивая его в бесконечные скандалы, бросавшие тень на репутацию всего императорского дома.
– Ловкий малый, – усмехнулся Аэций вслед уходящему Ратмиру. – По-моему, из него со временем выйдет толк.
– Не уверен, – поморщился Авит.
– Матрона Пульхерия просила меня позаботиться о ее сыне, и я не смог ей отказать.
– Юный Ратмир оказал империи услугу, но при этом, кажется, породил проблему, чреватую неприятными последствиями.
– Ты имеешь в виду связь Янрекса с Евпраксией? – скосил глаза на комита Аэций.
Осведомленность префекта удивила Авита, тем не менее он счел нужным продолжить:
– Внук князя Верена поклялся разрушить Рим, а он, как мне показалось, не из тех людей, что бросают слова на ветер.
– Пока что у вандалов слишком мало сил, чтобы всерьез угрожать империи, – нахмурился префект, – но князь Верен упорно ищет союзников. Я видел его людей в окружении Аттилы. Если эти двое объединятся, у нас будет много проблем. Счастье, что каган Аттила не стал ярманом. Если бы не это обстоятельство, то гунны уже в этом году обрушились бы на Византию. А потом наступил бы и наш черед.
– Аттила воюет с венедами?
– Да, но пока без большого успеха. Князю Кладовладу удалось объединить вокруг себя многие северные племена, и они остановили натиск гуннов.
– Значит, у нас есть время, чтобы посчитаться с рексом Тудором.
– Разбить готов – не проблема, Авит. Но я хочу сохранить их как федератов империи. Они понадобятся Риму для затяжной войны с гуннами.
– Но ты же сказал, что Аттиле сейчас не до нас, – удивился Авит.
– А что будет через пять, через десять, через пятнадцать лет? Когда враг на пороге, поздно думать об обороне. Силы надо собрать загодя. Я договорился с аланами рекса Гоара, они готовы покинуть Норик и переселится в окрестности Орлеана. Мы получим двадцать тысяч хорошо обученных всадников, Авит. Этого вполне хватит, чтобы покончить с богоудами в Аквилее и отбить охоту у готов соваться на берега Роны и Луары.
– Вряд ли такое соседство понравится благородным мужам Галлии.
– Лучше добровольно отдать часть земель, чем лишиться всего имущества после очередного набега варваров. Я уже получил согласие Галлы Плацидии. Задача твоих агентов, высокородный Авит, выявить как в Арле, так и в Риме всех смутьянов, готовых воспользоваться недовольством галлов для очередного мятежа.
– Я сделаю все, что в моих силах, сиятельный Аэций, – склонил голову комит перед всесильным временщиком.
Имена заговорщиков Авит мог бы назвать уже сейчас. Это магистр пехоты Литорий, дукс Галлии Пасцентий, магистр конницы Петроний и неизменный участник всех мятежей и усобиц неугомонный Рутилий Намициан. Последнему следовало уже давно утихомириться хотя бы в силу почтенного возраста, но, увы, дурная кровь не давала сенатору покоя, и он продолжал плести интриги против императрицы Плацидии, втягивая в заговор все новых и новых людей. Справедливости ради следует отметить, что в этот раз заговорщики не покушались на верховную власть. Более того, они заручились поддержкой юного императора Валентиниана, внедрив в его окружение нотария Ореста, сына магистра Литория. Оресту еще не исполнилось двадцати лет, половину своей жизни он провел среди варваров и
