другой от восторга.
– Немедленно пошли людей к комиту Авиту и доместику Корнелию, – прикрикнул на замешкавшегося хозяина Рутилий. – Мы не можем потерять ни единого мгновения.
– Да уж, – вздохнул Петроний. – Все должно закончиться в эту ночь.
Магистр конницы был лихим воякой, но умом не блистал. К тому же он проделал долгий путь и сейчас буквально валился с ног от усталости. А выпитое вино и вовсе подействовало на него усыпляющее: он захрапел раньше, чем Рутилий успел выспросить у него подробности отгремевшей битвы.
– Пусть спит, – махнул рукой Намициан. – Время для воспоминаний у нас еще будет. Сейчас главное, чтобы Корнелий не оплошал. Ему этой ночью предстоит изрядно потрудиться.
Сенатор Рутилий не сидел сложа руки все эти дни. Работа была проделана огромная. В заговор было вовлечено более десятка высших сановников империи, четыре трибуна гвардейской схолы и едва ли не треть городских стражников-вагилов во главе со светлейшим Аппием. Последний, правда, трусоват и ненадежен, но на одну ночь его должно хватить. Тем более что задача перед ним ставилась посильная. Захватить дворец покойного Перразия и сказать последнее прости матроне Пульхерии.
– Но позвольте! – колыхнул огромным чревом Аппий. – Мы так не договаривались. Захватить дворец – это пожалуйста, но убивать колдунью я не буду. Не хочу связываться с ее сыном. А он непременно явится, чтобы спросить с меня за смерть своей матушки.
– Не явится, – утешил трибуна стражников сенатор Рутилий. – Комит Ратмир пал в битве с готами.
– Какое счастье для Медиолана, – не удержался от вопля восторга Аппий, немало настрадавшийся в свое время от бесчинств юнца. – Я согласен.
Высокородный Корнелий, рослый мужчина лет сорока, в сравнении с толстым, рыхлым трибуном городских стражников смотрелся несокрушимой глыбой. Однако дело ему предстояло совершить нешуточное. Галла Плацидия должна умереть. Оставлять эту волевую женщину в живых было бы чистым безумием. Тем более что божественный Валентиниан мог в любой момент передумать и от испуга вернуть матери власть раньше, чем у него появится достойный соправитель.
– Речь шла только об изоляции Плацидии, – робко запротестовал Паладий. – Римский Сенат не давал своего согласия…
– Молчи! – прикрикнул на хозяина дома Рутилий. – Вопрос уже решен и не подлежит обсуждению. Высокородный Авит, твои люди готовы?
– К полуночи мы возьмем курию и казармы городских легионеров, – заверил сенатора комит схолы агентов.
– В таком случае – к делу, благородные мужи. От нас с вами зависит сейчас, останется Рим Вечным Городом или рассыплется в прах под ударами чужих сапог.
Сенатор Рутилий взвалил на свои плечи трудную задачу. Он решил личным примером поддержать отчаянно трусившего Аппия и показать трибуну стражников, что римская доблесть еще не угасла в сердцах патрикиев. Сенатор Паладий попробовал уклониться от выполнения долга, но был задержан, пристыжен и брошен в первые ряды атакующего легиона. Впрочем, легионом эти две сотни обленившихся вагилов можно было назвать только условно. Но ведь и задача перед ними ставилась посильная. Дворец Перразия охраняли всего-то два десятка вооруженных слуг. Конечно, матрона Пульхерия – женщина осторожная, но не до такой степени, чтобы держать гвардейскую схолу у дверей своей спальни. Удар тарана в хлипкие ворота, решительный натиск – и дело будет завершено в короткий срок.
– А если колдунья призовет на помощь демонов? – спросил дрожащим от страха голосом Аппий.
– Каких еще демонов?! – взъярился Рутилий. – Римского сенатора не испугает даже сам рогатый Велес.
– Зря ты его помянул, – испуганно всхрапнул Паладий. – Все-таки на черное дело идем.
Набрал сенатор Рутилий помощников на свою голову – один дурак, другой трус. Простое в общем-то дело они превратили в подвиг, непосильный для человеческой души. К счастью, стражники, видимо, не разделяли страхов своего трибуна. Во дворец их влекла жажда наживы. Матрона Пульхерия слыла богатой женщиной, и ее дом был переполнен драгоценными безделушками.
Стражникам не пришлось ломиться в ворота, ибо они оказались распахнутыми настежь. Что само по себе не могло не вызвать подозрений. Да и сопротивления ночным гулякам никто не оказал. Вагилы гудящей толпой ввалились во двор и мгновенно рассыпались по усадьбе. С большим трудом Рутилию и Аппию удалось удержать вокруг себя пятьдесят наиболее дисциплинированных стражников. Во главе этой малопочтенной шайки взволнованный сенатор проник наконец в логово колдуньи. Атриум, однако, был пуст. Не было ни слуг, готовых грудью встать на защиту своей госпожи, ни смазливых рабынь, о которых мечтал трибун Аппий. Пуста была и лестница, ведущая на второй этаж.
– Похоже, Пульхерию кто-то предупредил, – сделал разумный вывод из создавшейся ситуации Паладий.
– Ее спальня наверху, – ткнул пальцем в потолок, украшенный лепниной, Рутилий. – Мы должны обыскать весь дом.
Приободрившийся Аппий сделал несколько шагов к лестнице, но неожиданно замер, прислушиваясь к звукам рожка, донесшимся со двора. Вслед за рожком, прогнусавившим странное, царапающее по нервам вступление, ударили барабаны, задавая ритм неведомому действу. Хаотичные поначалу звуки стали складываться в довольно приятную, но непривычную для римского уха мелодию.
– Что это такое? – растерянно произнес Аппий. – Где хозяева дома?
Ответом ему был дикий вопль, потрясший стены дворца. Вопили на улице в добрую сотню глоток. Назвать это кличем победы мог только очень лукавый человек. У сенатора Паладия волосы зашевелились на голове. Рутилий видел все собственными глазами, но никак не мог поверить в реальность происходящего. По мраморной лестнице медленно спускался молодой человек, бледный как сама смерть. Он шагал практически беззвучно, словно парил над ступенями. Лицо его было неподвижным, как маска, снятая с покойника. Но даже не это оказалось самым ужасным. Из груди белокурого юноши торчала рукоять меча. Тело, пронзенное насквозь, почему-то не хотело падать, оно упрямо двигалось по направлению к сенатору Рутилию.
– А-ва-ва! – не то пропел, не то пролаял трибун Аппий и стал медленно пятиться назад.
– Это Ратмир! – в ужасе воскликнул Паладий и рухнул на мраморные плиты пола.
Намициан икнул, хотел закричать, но не смог. Не только голос, но и ноги отказались ему служить. А шагающий труп вдруг вскинул руку, и скрюченные пальцы потянулись к горлу римского сенатора. Рутилий упал раньше, чем его коснулась рука мертвеца, зато трибун Аппий проявил не свойственную ему прыть. Он прыгнул назад с такой стремительностью, какую трудно было ожидать от его тучного тела. Дверь трибун вышиб лбом и тем самым открыл путь для отступления вагилам. Они толпой хлынули во двор и тут же завопили от ужаса. Во дворе царил ад. Рогатые демоны, потрясая факелами, крушили несчастных стражников, а их жуткие личины повергали в ужас самые мужественные сердца. Аппия сбили пинком под зад, он попробовал ползти, но не смог, силы оставили отважного трибуна, и он завыл от отчаяния и страха побитым псом.– Все, что ли? – прозвучал над его головой спокойный и явно человеческий голос.
– Разбойников больше сотни. Куда прикажешь их девать, комит?
– Заприте всех в конюшне, а этого тащите в дом.
Чьи-то сильные руки подхватили Аппия, отвесили ему подзатыльник и заставили вернуться туда, откуда он только что вырвался неимоверным усилием воли. Трибун открыл глаза и убедился, что за шиворот его держит легионер, а отнюдь не демон. Это открытие до того потрясло трибуна, что он едва не бросился своему спасителю на шею.
– Удивили вы меня, сенаторы. Почтенные римские мужи опустились до ночного разбоя.
Аппий скосил глаза на говорившего и вскрикнул от ужаса. Еще недавно покойный комит Ратмир сидел, как ни в чем не бывало, за изящным столиком, отделанным костью носорога, и спокойно пил вино из золотого кубка. Ратмир был облачен в тунику цвета морской волны и белоснежную тогу, ниспадающую складками до самого пола. А в пяти шагах от него стояли два видных римских сенатора в рваных легионерских плащах. Конечно, Паладий и Рутилий, отправляясь с ночным визитом к матроне Пульхерии, сделали все, чтобы не выделяться в толпе вагилов, и все-таки их жалкий вид огорчил Аппия.
– Ты отлично знаешь, комит, что шли мы сюда не за чужим добром, – гордо вскинул голову Рутилий.
– Ничего не знаю, – взвизгнул вдруг Аппий. – Я сюда пришел, чтобы ограбить матрону Пульхерию. Ограбить, прошу заметить, а не убивать. В чем глубоко раскаиваюсь. Прошу учесть, комит, что подбил меня на разбой сенатор Рутилий.
– Ты что несешь! – взъярился Намициан. – Какой разбой!
– Мы много выпили, – неожиданно вмешался в разговор сенатор Паладий. – И ударились в непотребство. А более я ничего не знаю. Память начисто отшибло.
– Три дня пили, – обрадовался неожиданной поддержке Аппий. – До полного беспамятства.
– Прискорбно, – вздохнул Ратмир.
– А сам-то… – начал было Аппий, но тут же осекся под взглядом строгих голубых глаз высокородного комита. – Я к тому, что многие так развлекаются. Врываются в чужие дома и творят непотребства.
Рутилий, видимо, сообразил, куда клонят два его товарища, а потому не торопился их опровергать. Была надежда, что доместик Корнелий сумеет выполнить свою миссию куда успешнее, чем умудренные жизнью римские сенаторы, которых обвел вокруг пальца зеленый мальчишка. Впрочем, надежда была зыбкой, и Рутилий осознал вдруг это со всей отчетливостью. По словам Петрония, высокородный Ратмир был убит вместе с Аэцием, но если комит жив, то жив, скорее всего, и префект. А магистр Петроний – предатель, спровоцировавший своих соратников на
