Г. Алымов отправляется сегодня ночью в Псков и Тригорское, и он любезно взял на себя передать вам это письмо, дорогая, добрая и уважаемая Прасковья Александровна. Я еще не поздравил вас с рождением внука. Дай бог, чтобы он и его мать чувствовали себя хорошо и чтобы все мы присутствовали на его свадьбе, раз мы не могли быть на его крещении. По поводу крещения, — я тоже буду вскоре иметь его на Фурштадской в доме Алымова. Запомните этот адрес, если пожелаете написать мне словечко. Не сообщаю вам никаких новостей, ни политических, ни литературных — полагаю, что вы устали от них, как и все мы. Нет ничего более мудрого, чем сидеть в своей деревне и поливать свою капусту. Старая истина, которую я ежедневно вспоминаю среди светского и суетливого существования. Не знаю, увидимся ли мы этим летом: это одно из моих мечтаний. Желал бы, чтоб оно осуществилось.
Прощайте, сударыня, я нежно приветствую вас и всю вашу семью.
Весьма приятным сюрпризом было ваше письмо, полученное сегодня через господина Алымова, дорогой мой Александр Сергеевич, и я спешу вас за него поблагодарить. Уже больше трех недель, как я здесь в Пскове терпеливо переношу городской farniente
Если мы порядком устали от литературных и политических новостей, то еще более я раздражена нашими избирательными глупостями. Действительно, наши дворяне похожи еще на Вандалов, и это буквально, ничего не убавляя. Слава богу, завтра все кончится, и через три дня я вернусь в свои горы. Я желаю от всего сердца, чтобы эти строки нашли вас уже отцом и чтобы ваша прелестная супруга, как и моя дочь, счастливо разрешилась от бремени. Я с тревогой жду этого известия с 20 и постоянно об этом думаю. Если вы останетесь на это лето в Петербурге, может быть, мы и увидимся, но, конечно, сладостнее была бы встреча у моих грядок. Я, впрочем, на это не теряю надежды. Тысячу лучших пожеланий госпоже Пушкиной. Мои дочери благодарят вас за память, я же дважды целую ваши глаза. Honi soi qui mal y pense[15]. С искренней и подлинной любовью остаюсь весьма преданная вам слуга.
Привет, дорогой Александр Сергеич, поздравляю вас от всего сердца с рождением нежной маленькой Мари, и, право, я сожалею, что не могу обнять вас так же, как молодую и прекрасную Маму. Это хорошо, маленький Барон может когда-нибудь сделаться супругом прекрасной Мари! И мы будем плясать на их свадьбе. Но шутки в сторону, мне очень была нужна эта добрая весть, чтобы оживить мое угнетенное состояние — легче переносить свои горести, когда знаешь счастливыми тех, кого любишь. Будьте счастливы, дорогой Пушкин, и это меня утешит во многом, что может случиться со мной.
Виноват, тысячу раз виноват, дорогая Прасковья Александровна, что замедлил поблагодарить вас за ваше весьма любезное письмо и за его интересную виньетку. Всякого рода затруднения помешали мне. Не знаю, когда дождусь счастья явиться в Тригорское, но охота смертная. Петербургское житье отнюдь не по мне: ни мои склонности, ни мои средства не ладятся с ним. Но года на два, на три приходится взять терпения. Жена моя свидетельствует тысячу любезностей вам и Анне Николаевне. Дочь моя потревожила нас в течение этих пяти или шести дней: полагаю, что у нее прорезываются зубы. До сих пор еще ни одного нет. Как ни говори себе, что это всеобщий жребий, но эти созданьица так нежны, что невозможно бестрепетно смотреть на их страдания. Родители мои только что прибыли из Москвы. Они располагают приехать в Михайловское в половине июля. Как бы я желал им сопутствовать.
Еще 20 мая, драгоценный мой Александр, я получила ваше любезное письмо, и так как в момент его получения я писала вашей матери, я и просила ее поблагодарить вас за него: но судя по вопросу, который ваша прелестная жена задает от вашего имени Анете, я полагаю, что Надежда Осиповна забыла вам это передать, и я с удовольствием повторяю свою благодарность за это дорогое письмо, которое я вовремя получила и храню вместе с прежде полученными. Я перечитываю их иногда с удовольствием скупца, пересчитывающего золотые слитки, которые он копит. Уже очень давно, как Михайловские лошади отправлены в расположение ваших родителей. По моему расчету вот уже 8 дней, как они прибыли или должны были прибыть к месту своего назначения, почему же их еще нет? Это начинает меня беспокоить. Что поделывает миленькая Мари, как чувствует себя наша очаровательная Натали и вы? Хотя вы мне и не верите, но мне кажется, что вы должны сделаться в этом месяце второй раз отцом. У нас лето, которое очень напоминает лето 1826 г. — такая же удушающая жара, нет дождя, но помимо этого какая разница!!!
Вы уже знаете, что Евпраксия родила девочку Мари. Мой Алексис с нетерпением ждет отпуска, а Валериан[16], который здесь на каникулах, хочет быть принятым в студенты. Бывают моменты, когда я желаю иметь крылья, чтобы унестись к вам, увидать вас на мгновение и затем вернуться, — но это безумие! Не правда ли?
Но вернемся к нашим делам. Почему ваши родители не приезжают к нам? Привет. Жара спала, я пойду бродить по саду, думать там о вас, о прошлом — и надеяться, что в будущем мы еще побродим там вместе. Обнимаю мою чаровницу Натали и прошу у нее маленького местечка в памяти для П. О.
Ждали ли вы, дорогой мой и всегда любимый Пушкин, получить от меня письмо это — конечно, нет, а что хуже всего... письмо о делах не моих — с вас довольно и ваших, — но действительно о ваших делах, — запаситесь терпением; прочтите мое письмо — подумайте день-два, права ли я, затем, но не ранее, вы свободны действовать. Третьего дня вечером ваши родители приехали к обеду к моей дочери Вревской — а к чаю ко мне, и вчера также, несмотря на усталость от путешествия, они провели с нами весь день. Сегодня я узнала от Анет, что вы приняли господина Рейхмана к себе, как управляющего, или заведующего — или уже не знаю в качестве кого — в свое Нижегородское поместье; при этом известии я ощутила, как это хорошо говорится по-русски, что у меня упало сердце. Я спросила у Анет, кто же его рекомендовал. Это Алексис — был ответ. В самом деле, я ничего не могла ей на это сказать, но могу вас уверить, что с этой минуты чувствую нервное волнение, которое пройдет только тогда, когда я выскажу все, что у меня на сердце — и успокоив совесть тем, что считаю своим долгом, я смогу опять приняться мирно сажать свои цветы, как некогда Домициан свою капусту. Итак, вы доверились рекомендации г-на Алексея Вульфа — Алексиса, который в хозяйственном отношении совершенный младенец — птенец, — найдя свое имение без куска хлеба, свои поля плохо обработанными, своих крестьян без пищи, он мог назвать хорошим управителем господина Рейхмана!!! И вы не спрашиваете моего мнения, хотя я помимо моей воли вот уже шестой раз в жизни принуждена исправлять хозяйственные ошибки господ немецких управляющих!! Во имя бога, во имя вашего собственного спокойствия, во имя маленькой, совсем маленькой частицы привязанности, которую я хочу, чтобы вы имели ко мне, не поручайте ему управление вашими имениями. Оставьте там на год того, кто там теперь — но никак, никак не Рейхмана. Когда я должна была отказать
