Виктор Васильевич Пушкин
Самая крупная победа
Дорогие друзья!
Некоторые почему-то думают, что все знаменитые спортсмены, чемпионы и вообще герои с самого начала могучие, ловкие и смелые люди, что стоит им только за что-то взяться, как они сразу же одерживают победу за победой. Это неверно. Как показывает жизнь, успех — в любом деле! — это прежде всего нелегкий повседневный труд, терпеливая, неустанная работа над собой. И побеждает, как правило, вовсе не самый сильный, а самый терпеливый, настойчивый и не боящийся работы.
Вот обо всем этом на примере мальчика, пожелавшего стать боксером, и рассказано в книге. Автор повести сам был боксером и прошел путь от новичка до чемпиона Советского Союза.
1
Планер получился до того хорош, что я, держа его перед собой на вытянутой руке, смотрел и не верил, что это мы с моим приятелем Севой Денежкиным сами такой сделали.
Ну, а уж Сева — тот вообще! Прямо на месте стоять не мог, все забегал то с одного, то с другого бока и чуть не прыгал от радости.
Я посматривал на него снисходительно: все-таки он был на целых два года меньше меня — начал учиться в четвертом классе, а я в шестом, — а сам с волнением думал, что ведь нам же теперь осталось только выйти во двор, чтобы испытать модель, — и все! Но вот это-то как раз и было самым нелегким делом, так как во дворе, возле своей голубятни, постоянно болтался Митька Рыжий.
Он хоть был и старше всех ребят, но сам никогда ничего не делал, зато всегда старался всем нагадить: порвать, испачкать, оцарапать. И никто ничего не мог сказать ему, так как он считался самым сильным и моментально набрасывался с кулаками. Да и вообще этот бандит только и знал, что ни с того ни с сего налетал на всех. Неделю назад, например, с соседнего двора ко мне пришла новенькая из нашего класса. Я забыл отдать ей в школе учебник, взятый у нее не потому, что не было у самого, а потому, что не знал, как еще с ней заговорить. Она была серьезная, с толстыми косами, и с ней почему-то было очень приятно даже просто так разговаривать. У нее и имя было особенное — Лиля!.. Так вот эта самая девочка и пришла. А когда я, волнуясь, точно неожиданно произошло какое-то радостное событие, сбегал за книжкой и хотел отдать, во двор вылез Митька и стал насмехаться над нами и даже толкнул Лилю в плечо. И тут я, сам не зная, как это вышло, загородил Лилю и крикнул, чтобы он не смел больше приставать к ней. Тогда Митька набросился на меня. Три дня из-за этого я не выходил во двор, а в школе избегал даже смотреть на Лилю.
И вот так бы нужно выйти…
— Обожди, я сейчас! — тряхнув своей круглой с голым затылком головой (коротенькие волосы были оставлены только спереди), решительно сказал Сева и выбежал на кухню, чтобы выглянуть там из окна во двор. Я уныло вздохнул, проводив приятеля глазами. Ну почему только у нас во дворе такой хулиган, который всем жить мешает! И двор-то — всего-навсего два покосившихся двухэтажных домика, которые не сегодня-завтра должны сломать. Папа говорил, что они, наверно, еще Наполеона видели, и даже сфотографировать собирался, чтобы в музей отдать. Вокруг вон какие домищи, но там ребята как ребята — и поговорят, и поиграют, и на велосипеде покататься дадут. Да что — в лагере, где я пробыл все три смены, сколько народищу было, но и там ничего похожего даже не попалось.
— Давай, можно! — заглядывая в комнату, свирепым шепотом приказал Сева.
Ощутив вдруг, как гулко забилось сердце, я огляделся, помедлил и, стараясь ни за что не задеть планером, шагнул за дверь.
Вообще-то, конечно, нужно было бы навести после себя в комнате порядок: вымести бумажки, стружки, проволочки, убрать со стола молоток, гвозди, клещи и прочий инструмент, чтобы мать потом не ругалась, но уж очень не терпелось поскорее убедиться, что время потрачено не зря, что сделано все правильно и модель летает!
С величайшей осторожностью спустившись по узкой, пыльной, пахнущей кислыми щами лестнице и все же дважды царапнув по шершавой, как терка, серой стене крылом, я не сразу вышел из сеней на улицу, а сначала высунул голову и огляделся.
Голый, без единого деревца, утрамбованный до каменистой твердости двор был пуст, только на лавочке возле кирпичного флигелька, что скривился на фоне огромного с синими балконами и четкими линиями пожарных лестниц и водосточных труб Лилиного дома, копошились со своими куклами девчонки.
— Встань-ка вон там! — всем своим существом чувствуя Лилино окно, почему-то шепотом приказал я Севе, торопливо выходя и кивая на середину двора, и поднял планер над головой.
— Да пускай! Пускай же! — отбегая спиной и задыхаясь от волнения, приглушенно крикнул он.
Девчонки, отставив своих кукол, настороженно подходили.
Облизав мигом высохшие губы, я отвел руку как можно дальше назад, страшно боясь, что ничего у нас сейчас не получится, затем, сам не знаю как, послал модель в сторону Севы и от восторга замер: планер плавно и гордо, слегка покачивая своими тонкими, прозрачными крыльями, поплыл по воздуху.
— Ух ты-ы! Вот это да! — позабыв про Митьку, заорал во все горло и запрыгал Сева.
Девчонки, хлопая в ладоши, тоже запрыгали, заверещали:
— Сами сделали, да? Сами?
Покосившись на Лилино окно — ну не могла она не видеть! — я судорожно проглотил слюни и хотел с гордостью ответить, что да, сами, но из темных сеней флигеля вдруг показался Митька.
— Ну, чего, чего тут… около нашего дома… — начал было он, как обычно, чтобы придраться, и вдруг увидел, что на середину двора, слегка накренившись на одно крыло и плавно заворачивая, бесшумно садится что-то похожее на огромную стрекозу, и даже рот разинул.
Я сразу понял, чем сейчас все может кончиться, хотел сорваться с места, чтобы прежде Митьки добежать до модели, но натолкнулся на его свирепый взгляд, и мои ноги будто приклеились к земле.
«Да что же ты стоишь?!» — с болью глядя, как ненавистный враг наш нарочито медленно приближается и по-хозяйски наклоняется к планеру, весь дрожа, с возмущением упрекал себя я.
— А-га-га! — гоготал между тем на весь двор Митька, грубо хватая планер с таким видом, будто он был ничей и случайно ему под руку попался.
«Сломает… Но ведь он же так сломает! — прижав руки к груди, со страхом следил за ним я. — Да разве ж так берут? Да ведь так же…» Я коротко взглянул на испуганно сбившихся в кучу девчонок и готового заплакать Севу.
А Митька уже поднял планер и, глядя на него снизу и жужжа (точно это был самолет!), неуклюже пробежался, как бы выруливая на взлетную дорожку.
Я снова, но теперь уже с отчаянием и надеждой взглянул на Севу, и тот, вдруг поняв, что нужно делать, с криком бросился к дому, за матерью.
— На старт! — командовал сам себе Митька, явно торопясь пустить модель до того, как Сева выполнит свое намерение. — Ма-арш! — Он неуклюже швырнул ее изо всех сил вперед.
У меня остановилось дыхание: планер, вместо того чтобы полететь над двором плавно, вдруг круто взмыл вверх, а затем камнем устремился вниз… Тр-рах! — со всего разгона ударился он о землю. И все увидели, как покосилось крыло, а туго натянутая на плоскости бумага порвалась. И тогда я, позабыв о тяжелых кулаках и злобном норове Митьки, срываясь с места и подбегая к модели прежде него, с негодованием крикнул:
— Не смей больше брать! Не ты делал! Не смей!..
— Че-го?! — Митька от неожиданности даже остановился. — Да я т-тебе сейчас за эти самые слова!
