них, при каждом промахе презрительно махал рукой: дескать, куда уж таким, вот он — другое дело. Верблюд тоже крутил головой, поддакивал. А я смотрел и удивлялся. Даже Мишка не видел ни открытых мест у противника, не обманывал его, как учил Вадим Вадимыч, не подготавливал атак, а просто неуклюже махал перчатками. И что было самое странное — вылез из ринга весь потный, усталый, даже качался… Вот слабак!
— Чего это ты? — не выдержал я.
Он, шумно дыша, лишь недовольно отмахнулся и отошел.
— Так не забудь, слышишь? — сказал мне Борис. — Обязательно финты: хочешь, например, в корпус ударить, делай вид, что целишься в голову. Хочешь в голову — наоборот. Понимаешь?
А Комаров с другого бока советовал, чтобы я не задирал высоко подбородок…
— Иди, — толкнули они меня к рингу, когда Вадим Вадимыч обернулся к нам. — Твоя очередь…
И я сразу же ощутил, что мои ноги опять сделались слабыми. Когда мне доводилось видеть в кино или по телевизору, как кто-нибудь совершает подвиг: направляет горящий самолет навстречу танкам врага, кидается в пылающий дом или же бесстрашно идет один в безмолвии арктической ночи, то думал, что и я поступлю точно так же, доведись только очутиться в подобных условиях. И вот все совсем не так. Оказывается, я настолько далек от тех храбрых и самоотверженных людей, что даже и признаваться себе в этом противно.
Но я опять ничего не мог поделать с собой. Как и в прошлый раз, бестолково махал и махал руками, ничего не видя и не слыша. Готов был провалиться сквозь землю, когда потный, со спутавшимися волосами вылез из ринга и Мишка с ехидной усмешечкой напомнил мне мои слова: «Чего это ты?», а Борис строго стал говорить о каких-то моих ошибках.
— Теперь-то тебе ясно? — под конец спросил он. Верблюд с Еремой смотрели презрительно.
— Да, — стараясь не глядеть на них и толком не зная даже, о чем шла речь, кивнул я и, кое-как доделав все, что полагалось, убежал в душевую.
Встав под яростно секущие струи воды, я в первый раз честно признался себе, что мать была права — у меня нет главного: храбрости, твердости характера. Быстро вымылся и, никого не дожидаясь, стал торопливо одеваться.
Мишка даже удивился:
— Куда это ты так бежишь-то?
Я ответил, что некогда, и вышел из раздевалки.
Не успел войти в квартиру, как прибежал Сева и стал расспрашивать, какой у меня был противник да как я с ним дрался. Но на душе у меня было так скверно, что даже врать не хотелось.
— Вообще-то ты зря пришел, — глядя в сторону, сказал я ему, — мне сейчас некогда: уроки делать нужно…
Да, чуть не забыл: мы с Мишкой уже два раза в окно подглядывали, как взрослые боксеры тренируются. Чудно! И там ни одного синяка ни у кого не видели. В чем же дело? Вообще-то лучше всего бы, конечно, об этом самого Вадима Вадимыча спросить, да уж очень неловко разговор начинать. Но пузырек Мишка все равно с собой всякий раз приносит. Мало ли что…
13
Все время до следующей тренировки я опять, не переставая, думал об одном: ехать во дворец или не ехать? Сидел в школе — думал, шел по улице — думал, обедал — опять все думал! И, главное, посоветоваться было не с кем. Сева? Ну что он сказать может? Мать? С ней как-то стыдно о таких вещах. Жора? Он, конечно, толковый, но он потом обязательно должен всем растрепаться.
Но еще больше не давал покоя вопрос: а как же тогда быть с Рыжим? Так и позволить ему все время хамить, да? Решил: как Мишка! Поехать во дворец с чемоданом и, если его не будет, незаметно оттуда улизнуть.
Но этого делать не пришлось: Мишку встретил еще у дворца, на аллее, и, откровенно скажу, обрадовался.
— Ну ты как… вообще? — не глядя на него, спросил я, боясь, что он сейчас заставит пояснять, а что такое «вообще».
Но он сразу все понял и сказал:
— А что? Ничего. Отец говорит: пока несильно бьют, походи. Вот и буду. Ну, а уж если… то, конечно, брошу. И потом, я еще очень боюсь, что меня и без этого выгонят.
— За что?
Оказалось, что он две тройки — алгебру и английский — никак исправить не может.
— Не понимаешь, да? — осторожно, чтобы не обидеть, спросил я.
— Ну да. Знаешь, сначала как-то запустил, а вот теперь сижу как осел…
Я подумал и предложил:
— Хочешь, Борису скажу?
— Зачем?
— Ну, он поможет. Он как-никак в десятом классе.
— Стыдно…
— Чего же стыдного? Стыдней потом из-за этого вылетать.
— Ну ладно. А то уж я просто не знаю, что и делать. Дальше говорить нам помешали Борис и Комаров. Они крикнули издалека:
— Подождите нас! — и, догнав, пошли рядом. У меня на душе стало совсем хорошо.
— Сегодня мы тебе покажем, как нужно наносить удар в туловище, — шепнул мне Комаров.
А Борис вдруг вытащил из кармана теннисный мячик и спросил нас с Мишкой:
— Такой имеете?
— А зачем? — удивились мы.
— Эх, вы! — уничтожающе посмотрел на нас Комаров. — Отсталые вы люди!
— Это чтоб руки были сильнее, — пояснил Борис. — Ходи и сжимай себе вот так. — Он несколько раз крепко сжал мяч, точно собирался раздавить его. — И за месяц-полтора мышцы знаешь как окрепнут. У боксеров должны быть сильные кисти. Ну-ка, дай твою руку, — кивнул он Мишке. — Вот так. А теперь ты жми мою, а я твою.
Мишка попробовал, но сразу скрючился и присел.
— Больно! — завопил он.
— Вот видишь? — отпуская его, спокойно сказал Борис. — А я всего-навсего третий месяц с мячом хожу.
— А где его взять? — разминая замлевшую кисть, заинтересованно спросил Мишка.
— Да в любом спортивном магазине сколько хочешь. А пока не купите, можно сминать газету с угла одной рукой в твердый комок. Польза такая же. В день по одной, поняли?
— Ага! — сказал Мишка.
А я незаметно подтолкнул его, когда Комаров отстал шнурок завязать, чтобы и он отошел, и сразу же рассказал Борису о Мишкиной беде.
— Так чего же до сих пор молчали! — возмутился он и, обернувшись, крикнул: — Это правда?
Мишка опустил голову.
— Эх, ты! — упрекнул Борис. — Надо было сразу же говорить. Приноси в следующий раз свои учебники, ясно?
— Ладно! — обрадовался Мишка.
Потом оказалось, что они живут не так уж далеко друг от друга. И Борис сказал, что можно к нему завтра приехать.
Я прямо был готов обнять его за это. Все-таки жалко, если бы Мишку выгнали.
Когда мы пришли во дворец, поднялись в раздевалку и начали готовиться к тренировке, вошел Вадим Вадимыч, сел и стал разговаривать с Борисом сначала о каком-то боксере, потом о соревнованиях и вдруг —
