— Ты… где взял? — с грохотом ставя чайник на стол, испуганно спросил я его.
— Вот здесь лежал, — ответил он и показал на край стола и сразу же спросил: — Вот тут написано, что ты дрался, а вначале все нет и нет. Ты тогда не дрался, да? Обманывал меня?
— Скажешь еще! — отбирая дневник и изо всех сил стараясь не покраснеть, небрежно ответил я. — Просто… ну, просто противники были не такие сильные, что зря расписывать про таких… — Поскорее перевел разговор: — Да, мам, сегодня мы повторный медосмотр проходили! — и подмигнул Севе, давая понять, что есть кое-что интересное.
— Ну и как? — насторожилась мать.
— Ну как? Врач сказал, что не верит, что это я. Посмотрел, что в моей карточке было раньше написано, и сразу же сестру позвал. А когда я в такую трубочку подул, так они еще сильнее удивились.
— А железку со стрелочкой опять нажимал? — срываясь со стула, подскочил ко мне Сева.
— Еще как! Мам, знаешь сколько? — обернулся я к матери, лихорадочно прикинул и торжествующе закончил: — Шестьдесят! — и быстро оглядел слушателей: не продешевил ли.
— Ух ты-ы! — завопил Сева.
А мать спросила:
— Это много или мало? Что врач-то сказал?
— Сказал, что скоро буду настоящим боксером.
— Ах ты мой настоящий боксер! — улыбнулась мать и хотела что-то еще спросить.
Но в комнату вдруг ввалился дядя Владя:
— К вам можно?
Он всегда делал так: сначала входил, а потом спрашивал, и мне всякий раз хотелось сказать: «Да чего же вы спрашиваете? И так уж вошли».
— Можно, можно! — смутилась мать и, посмотрев на дядю Владю, тревожно спросила: — Что-нибудь случилось?
Дядя Владя помялся, потом пробурчал:
— Митька вон весь наш сарай опять изломал. Давеча твой малый его мордой в грязь толкнул, так он в отместку!
Сева радостно крикнул:
— У, я видел! Он по нему ломом знаете как бахал!
— Так чего ж молчал-то? — обернулся к нему дядя Владя.
— Забыл…
— «Забыл»! — передразнил дядя Владя. — Надо было сразу меня звать.
— Ладно, — сказал Сева, — в следующий раз позову.
— Эх ты, ритатуй! — окатил его презрением дядя Владя и продолжал: — Так я что? За молоточком. Дайте, завтра все назад приколочу.
Мать сказала, чтобы я дал. И дядя Владя ушел.
— Зачем ты связываешься с этим Митькой? — возмутилась мать.
— Да он и не связывался, — сказал Сева. — Это Рыжий.
— И все равно, лучше отойди.
— А как же папа учил: сам ни к кому не приставай, но уж если кто полезет…
— Правильно! И мой папа так же говорит, — поддержал меня Сева.
— Ну, я не знаю, когда он тебе это говорил, — не слушая его, вздохнула мать, — но, по-моему, все- таки лучше отойти.
— Ладно, отойду! — со вздохом обещал я.
Отцу писал о тренере, новых товарищах и о том, как я уже запросто выхожу на ринг и боксирую.
16
Утром, когда я пошел в школу, дядя Владя предупредил:
— А ты теперь, малый, гляди в оба, когда на улицу-то выходишь, а то как бы Рыжий тебя чем не оглоушил, он злющий! Да постой-ка, я с тобой выйду.
— Не надо, — возразил я, стараясь показать, что ни капельки и не боюсь Рыжего, а сам очень хотел, чтобы дядя Владя выполнил свое намерение.
— Выйду, выйду! У меня как раз папиросы кончились. А то он, стервец, уж наверно, ждет!
И в самом деле, когда мы вышли на улицу и обогнули дом, я сразу же увидел у ворот Митьку. Он кидался камнями в воробьев.
— Вон он! Вон он! — зашептал дядя Владя.
А я, делая вид, будто и не замечаю врага, поскорее нырнул в калитку.
Когда дошли до метро, дядя Владя сказал:
— Ну, теперь крой!
И я, уговаривая себя не оглядываться, пошел нарочито спокойно, выдерживая характер, но незаметно перешел на мелкую рысь и с шумом вбежал в школу.
Домой шел вместе с Жорой и еще двумя учениками, специально их подождал. Поравнявшись со своим парадным, юркнул в него и уж больше не выходил на улицу, а так хотелось выйти! Да еще уроки, как нарочно, быстро сделал, и Сева что-то не появлялся. Когда все сроки вышли, я не выдержал и пошел к нему сам.
Оказалось, что он в школу не ходил, а лежал в постели — у него разболелся живот. Его мама сказала, что он сейчас очень слаб и поэтому спит, но из комнаты вдруг раздался Севин голос:
— Кто это там, ма?
— Нету никого, — ответила она и знаком показала, чтобы я молчал. — Почему ты не спишь? Если хочешь поскорей выздороветь, то сейчас же попробуй заснуть!
— И так все время пробую! — прогнусавил Сева. Пришлось уйти.
«Эх, пойду-ка все же погуляю», — выглянув в окно на двор, подумал я. Быстро оделся и вышел.
Низко плыли серые клокастые облака, было сумрачно, кружил и налетал с разных сторон, словно намереваясь застать врасплох, ветер.
«Интересно, а что она сейчас делает?» — глядя на Лилины окна, думал я и вдруг услышал резкий скрип калитки: Митька! Расстегнутый, под мышкой обшарпанный портфель без ручки.
Бежать? Крикнуть дяде Владе?
Митька тоже заметил меня и, зловеще повторяя: «Что, попался, попался?» — подходил все ближе и ближе. А я стоял, слушал, как кто-то захлебывается внутри: «Да не бойся, не бойся же! Покажи ему, где раки зимуют! Ведь ты теперь в тысячу раз сильней!» — и не знал, на что решиться.
Вообще-то хотелось показать, очень хотелось, но воспоминания о жестких кулаках и злости Митьки наполняли все тело вялостью и слабостью. И я продолжал стоять.
Митька же, подойдя совсем близко, еще более обозленный, что от него не бегут, отбросил портфель и, вдруг рванувшись, схватил меня за пальто — полетели пуговицы — и злобно толкнул к дровяным сараям. Бить теперь он уже явно опасался, чтобы опять с позором не полететь рожей вниз.
Я попятился, споткнулся о застывшую грязь, но удержался, не упал, продолжая смотреть в ненавистное лицо. И он забеспокоился, заискал по земле глазами, схватил увесистый кусок кирпича, но в это время раздался хриплый голос дяди Влади:
— Эй-эй, я т-тебе дам!
И было видно в окно, как он бросился к двери, чтобы выбежать на улицу.
Митька нехотя швырнул кирпич в сторону, поднял с земли портфель и помотал перед своим носом туго сжатым кулаком:
— Л-ладно, ты мне еще попадешься! — и поспешно пошел к своему дому, так как в нашем подъезде уже показался дядя Владя.
— А, испугался, стервец! — часто дыша, крикнул он.
— Да что мне пугаться-то? — останавливаясь на пороге своего подъезда, нахально ответил
