Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы

обладающими иным типом социальной организации. Мультисамцовый тип социальной организации… скорее… консервативный признак, который, однако, являясь оптимальным, присутствовал у всех предковых форм, предшествующих появлению гоминид. Универсальными были и основные виды взаимоотношений между особями в пределах этой мультисамцовой структуры…”²⁶³. Поскольку все прямые предки человека (в отличие от представителей боковых ветвей нашего генеалогического древа) были как раз наименее специализированными в морфологическом и экологическом плане, можно предположить, что по крайней мере изначально основным типом их социальной организации была мультисамцовая группа. Предполагается, в частности, что такими группами жили хабилисы²⁶⁴.

Для сообществ гоминид была характерна забота о стариках и больных. Один из скелетов гоминид Дманиси принадлежал женщине лет сорока (старухе по тогдашним меркам). У нее нет зубов, но при этом почти все зубные лунки заросли костным веществом — это означает, что она прожила еще несколько лет после того, как у нее выпали зубы и она лишилась возможности жевать. Как отмечает один из авторов находки, Давид Лордкипанидзе, это неоспоримое свидетельство того, что о ней заботились соплеменники²⁶⁵. В пещере Ля Шапелль-о-Сен найден скелет пожилого (ему было около 45 лет) неандертальца со следами артрита, в пещере Шанидар — останки сорокалетнего неандертальца (экземпляр Шанидар 1, известный также как “Нанди”) с множественными травмами: в частности, у него не было правой руки (она была за много лет до смерти ампутирована выше локтя в результате травмы или намеренно), кости стопы были сломаны, но впоследствии успели зажить, а повреждение левой глазничной впадины говорит о том, что он, скорее всего, был слеп на левый глаз. Эти люди явно не могли ходить на охоту, но тем не менее прожили долгую жизнь — значит, о них, как и о старухе из Дманиси, заботились сородичи.

Когда социальная структура группировки усложняется, все большее число индивидуальных особенностей ее членов начинает осознаваться наблюдательными собратьями (и, соответственно, может использоваться ими для каких-то своих целей). Это тоже увеличивает пространство возможностей, приводит к необходимости выбора между различными моделями поведения, соответственно, создает условия для того, чтобы более развитая коммуникативная система получала преимущества перед менее развитой.

В заключение отметим, что конкретную “точку” возникновения языка указать невозможно — и даже не потому, что не хватает палеоантропологических и археологических данных, а примерно по тем же причинам, по которым для ребенка, усваивающего язык, невозможно указать конкретный “день овладения языком” (который потом можно было бы отмечать подобно дню рождения). Можно лишь говорить, что, скажем, в год и два месяца языка у него еще точно не было, а в три года уже точно был, — то, что находится в промежутке, представляет собой континуум быстро сменяющих друг друга (и накладывающихся друг на друга) промежуточных коммуникативных систем, каждую из которых разные исследователи могут квалифицировать как полное или неполное овладение языком в зависимости от различных критериев (обусловленных целями конкретного исследования). Точно так же разными будут у разных исследователей ответы на вопрос о языках австралопитеков, хабилисов, архантропов и т. д. — даже если бы им удалось лично пообщаться с представителями соответствующих видов.

Глава 4 Коммуникация в мире животных

Исследование происхождения человеческого языка невозможно без изучения коммуникативных систем животных — иначе мы не сможем выделить ни то новое, что появилось у человека по сравнению с животными, ни те полезные для развития языка свойства, которые к началу его эволюции уже имелись. Неучет факторов такого рода ослабляет выдвигаемые гипотезы. Например, Т. Дикон отводит ключевую роль в происхождении языка употреблению знаков-символов (его книга так и называется — “The symbolic species”, “Символический вид”¹) — но поскольку способность к их употреблению обнаруживают и многие животные (причем, как мы увидим ниже, не только в условиях эксперимента), на роль главной движущей силы глоттогенеза пользование символами не годится.

Впрочем, исследование коммуникации животных нужно не только для того, чтобы отвергать подобные гипотезы. Нынешнее состояние науки позволяет поставить и более глубокие вопросы: с чем коррелирует наличие у коммуникативной системы тех или иных характеристик? Какие существуют направления эволюции коммуникативных систем и чем они могут определяться?

Прежде всего необходимо понимать, что за словом “животные” скрывается огромное количество самых разных существ, одни из которых близки к человеку до такой степени, что осмысленно ставить вопрос о тех свойствах, необходимых для коммуникации, которыми обладал их общий предок, другие же далеки настолько, что у общих предков заведомо никаких релевантных для коммуникации свойств быть не могло. Таким образом, следует различать “гомологии” и “аналогии” — под первым термином понимаются свойства, развившиеся из того общего наследия, которое досталось от общего предка, под вторым — характеристики, которые, будучи внешне сходными, развились в ходе эволюции независимо. Например, наличие двух пар конечностей у человека и крокодила — гомология, а обтекаемая форма тела у рыб, дельфинов и ихтиозавров имеет аналогическую природу.

Рис. 4.1. Сравнение языка с коммуникативными системами других видов по критериям Ч. Хоккета².

Когда по критериям, предложенным Ч. Хоккетом, было проведено сравнение языка с коммуникативными системами нескольких разных видов животных (колюшки, серебристой чайки, пчелы и гиббона), оказалось, что больше всего общих черт с языком набирает коммуникативная система медоносной пчелы (Apis mellifera). Виляющий танец пчел обладает такими свойствами, как продуктивность и перемещаемость; он является специализированным коммуникативным действием; те, кто может производить сигналы этого типа, могут и понимать их (последнее называется “свойством взаимозаменяемости”). До некоторой степени в танце пчел можно усмотреть даже произвольность знака: один и тот же элемент виляющего танца у немецкой пчелы обозначает расстояние в 75 метров до источника корма, у итальянской — 25 метров, а у пчелы из Египта — всего пять³. Соответственно, эта коммуникативная система является (по крайней мере, отчасти) выучиваемой — как показали эксперименты Нины Георгиевны Лопатиной⁴, пчела, выращенная в изоляции и не имевшая возможности наблюдать за танцами взрослых особей, не понимает смысла танца, не может “считывать” с него передаваемую информацию. С формальной точки зрения в танцах пчел можно выделить элементарные компоненты (см. ниже), различные комбинации которых составляют разные смыслы (подобно тому, как в человеческом языке различные комбинации фонем дают разные слова) ⁵.

Определенные аналогии можно усмотреть между человеческим языком и коммуникативными системами некоторых видов муравьев. Как показали опыты Ж.И. Резниковой (см. фото 16 на вклейке), проведенные с муравьями-древоточцами Camponotus herculeanus, их сигнализация обладает свойством продуктивности и свойством перемещаемости: муравьи способны сообщать своим сородичам о различных местах нахождения корма. При этом они могут сжимать информацию: путь типа “все время направо” описывается короче, чем путь типа “налево, потом направо, еще раз направо, потом налево и потом направо”. Информация о том же самом, хорошо знакомом месте передается быстрее, чем о другом. Хотя прямой расшифровке коммуникативная система муравьев не поддается, эта аналогия показывает, что такие свойства, видимо, с неизбежностью возникают в коммуникативной системе, которая должна обеспечивать передачу большого количества разнообразной информации.

Как отмечает Ж.И. Резникова, использование разными видами муравьев разных типов передачи информации связано с их образом жизни и теми задачами, которые им приходится решать. Тем видам, у которых численность семьи составляет не более нескольких сотен особей, развитая знаковая система не