выносить одиночество, отчаялась встретить свою любовь и…
«Если бы она хоть словом… хоть взглядом… Мне хватило бы и самого крошечного намека, чтобы… Но откуда я мог знать? Клари всегда была так уверенна и спокойна, так любезна, что трудно было заподозрить… Неужели? Я был слепее крота?! Но предложить ей… Она бы не приняла и не поняла… Старик, годящийся в отцы, как я мог сделать ее счастливой? Ведь Клари и так была счастлива… Или только притворялась? Я должен знать правду! Правду, какой бы она ни была!..»
Я хочу того же, герр Краус. Хотя бы потому, что женщина умерла частично и по нашей вине. По вине беспечности и неудовлетворительной работы персонала салона «Свидание».
Нет, огульно приписывать Еве преступную несдержанность, а себе халатную медлительность не буду. Фроляйн Нейман, когда я покидал ресторан, находилась в состоянии, вполне совместимом с продолжением жизни, именно в той катарсической пустоте сознания, которое является предвестником нового этапа существования, а вовсе не гибели. Но во второй половине того дня случилось что-то, отрезавшее Клариссе пути к будущему. Возможно, Бергу удастся выяснить подробности, а возможно, причины смерти так и останутся тайной. По крайней мере, участие сьюпа однозначно установит используемую терминологию: убийство или самоубийство. А большего, наверное, и не нужно.
— Она могла выброситься из окна только потому, что…
Сейчас он выглядел стариком: разбитым, немощным, дряхлым. Резко углубившиеся морщины, сеточка кровеносных сосудов, поменявшая цвет на холодно-сиреневый, муть, поднявшаяся со дна взгляда — передо мной стоял уже не солидный бизнесмен, а его тень.
— Еще рано говорить об истинных причинах происшедшего, герр Краус. Я всего лишь предположил. Извините, если мои слова оказались неуместными.
— Вы так легко все это сказали… — Кожа на лбу коротышки собралась рассеянными складочками. — Вас такому учат?
Не нужно заглядывать в его мысли, чтобы прочувствовать боль и горечь ситуации. Я и не буду. Тем более, в нашу сторону направляется герр старший инспектор.
— Нет, специального курса обучения не существует. Сами до всего доходим.
Хотелось добавить: вместе с вами, вместе с потерпевшими, свидетелями, родственниками и просто знакомыми. Если каждый раз пускать чужое горе в сердце, скоро в нем не остается места для тебя самого. С одной стороны, так легче жить. Полностью растворяешься в окружении, чувствуешь необыкновенное единение со всем миром сразу… Но есть одна загвоздка. Пойдя по этому пути, со временем ты не сможешь ни минуты находиться в одиночестве, каждое мгновение наедине с самим собой станет смертельно опасным, потому что тебе нечего будет «разделять». Зато в компании ты, что называется, душа, солнце, звезда и все прочее. Если умеешь одновременно с поглощением чувств обеспечивать выход их же, только чуть обработанных и видоизмененных, наружу. Лично я подобным талантом не наделен, поэтому в какой-то момент перестал наполняться чужими чувствами. Попросту захлебнулся, и много сил ушло на то, чтобы откашляться, отплеваться и выгнать из легких души воду не принадлежащих мне переживаний. Означенный процесс не доставил ровным счетом никакого удовольствия, скорее наоборот, и теперь я никогда не открываю калитку настежь. Так, оставляю небольшую щелочку для незваных гостей. Но и засов опускать не собираюсь.
— Беседуете? — поинтересовался Берг, хитро прищурившись.
— Немного, — поспешил ответить я, чтобы у герра Крауса не возникло желания задать вопрос о моем имени и звании. — Сьюп уже закончил?
— Да.
— И каков результат?
Герр старший инспектор сделал многозначительную паузу, для меня послужившую намеком типа «и сам все знаешь», а потом сообщил, подпуская в голос соболезнующих ноток: — Фроляйн Нейман покончила с собой, по всей видимости, находясь в состоянии глубокого отчаяния.
Коротышка, у которого до оглашения вердикта еще оставалась надежда на другую версию событий, судорожно задержал дыхание, чтобы потом отрывисто переспросить:
— Отчаяния?
— Полный отчет будет предоставлен вам чуть позже, если позволите.
— Да-да, разумеется…
Он повернулся и тихо побрел по галерее в сторону лифтов. Сознание герра Крауса, в отличие от его бывшей подчиненной, не было пустым, а скорее наоборот, стремительно наполнялось под завязку бессодержательными эмоциями, повторяющимися вопросами и горестными стенаниями.
— Ему не помешало бы внимание психотерапевта.
— Думаешь? — Берг посмотрел вслед заметно пошатывающейся на каждом шаге низенькой фигуре. — Я позвоню в службу реабилитации. Но ты и сам мог бы…
— Нет уж, спасибо. Он не оценит и не поймет, а потом еще и обвинит во вмешательстве в частную жизнь.
— Это точно! Обвинит обязательно. Кстати, если он узнает, что ты вовсе не принимаешь участие в расследовании, и кроме того, сам являешься сьюпом…
— Не приведи Господи!
Герр старший инспектор приглашающе подмигнул:
— Накопал что-то? Расскажешь?
— Я могу отказаться?
— Можешь, конечно. Но это будет…
— Не по-дружески. Знаю. В принципе, ничего необычного или криминального. Старик относился к погибшей очень тепло, практически как отец, но при этом в мыслях держал несколько иные чувства, которые, правда, так и не стали реальностью. Соответственно, сейчас он убит горем, и участие со стороны только приветствуется. Но ты помнишь? Все это не для протокола.
— А жаль, — вздохнул Берг.
Конечно, жаль. Было бы много проще, если бы сьюпам официально разрешали читать мысли живых людей. Но та же знаменитая «Хартия свободы сознания» строжайше запретила всем, кто обладает подтвержденными и официально признанными медиумическими способностями, делать информационное содержимое ментального поля индивидуума достоянием общественности. С одной только поправкой: при жизни данного индивидуума. После смерти — пожалуйста, и на этом, собственно, и основывалось широкое привлечение сьюпов к полицейским расследованиям. Еще одно исключение делалось для пропавших без вести, поскольку вмешательство медиума могло помочь установить возможное местонахождение потерявшегося или хотя бы причины, побудившие или вынудившие человека исчезнуть. На все прочее был наложен запрет.
Разумеется, государственные службы, как рассказывали многочисленные слухи, ограничениями пренебрегали, но действовали все же на свой страх и риск, поскольку если бы в прессу просочились малейшие доказательства нарушения Хартии, скандал смел бы с лица земли всех и вся. Но мне всегда казалось, что сплетни о бесцеремонности всевозможных разведывательных управлений и служб безопасности все-таки именно выдумка, а не реальность. Ну кто, скажите, будет по доброй воле и в твердом разуме иметь дело с медиумом? Да, ты можешь заставить его прочитать мысли твоих врагов, но при этом он прочитает и твои мысли тоже! Риск слишком велик и малооправдан. Держать подле себя человека, который будет знать о тебе ВСЕ… Нужно или всецело доверять, или безрассудно любить, третьего не дано.
К тому же, запрет облегчил жизнь не только обычным людям. Медиумы благодаря ему тоже получили самую настоящую свободу, ведь иначе их не стали бы пускать ни в одно людное место, а так… Ну да, прочитает. И что? Все равно никому ничего не вправе рассказать. Своего рода тайна исповеди, не менее свято и строго соблюдающаяся. Другое дело, что собственную личную жизнь мало кто пожелает связать с медиумом. Но это уже проблемы самих читающих. Мои проблемы, в частности.
— Я тебе еще нужен?
— А? — оторвался от собственных размышлений Берг. — Пожалуй, нет. У меня сейчас куча работы с оформлением свидетельских показаний, результатов экспертизы и всей прочей дребеденью.
— Закроете дело?
