слов.
— Она была на грани истерики.
— Ева? Больше играет, нежели страдает.
— Я говорю о фроляйн Нейман.
Хозяйка подумала и кивнула:
— Соглашусь. Но почему вы сказали: «была»?
— Выходя из салона, она чувствовала себя спокойнее. Намного.
— Это хорошо. — Леди Оливия взяла со стола наш экземпляр договора. — А ведь в самом начале волнения было столько, что она даже не решилась собственноручно заполнить бумаги… Будьте внимательны в работе, мистер Стоун. Хоть мы и не саперы, нам тоже не следует ошибаться слишком часто.
Всю дорогу до «Сентрисс» Ева молчала, оскорбленно поджав губы, а я не горел желанием разговаривать, потому что на сыром воздухе в дополнение к насморку начало ощутимо покалывать горло. Неужели так сильно простудился? Быть не может. Вечером наглотаюсь аспирина или чего-нибудь новомодного растворимого, с непередаваемым вкусом искусственных фруктов. С другой стороны, нет худа без добра: ограниченное обоняние позволит меньше рассеивать внимание и упростит мою задачу. Не знаю, помогают ли подобные ограничения медиумам, но мне они, определенно, приносят пользу.
— Тебе очень идет это платье.
Девушка, пристраивающая жакет на спинке стула, замерла, недоверчиво на меня поглядывая.
— Я похожа в нем на школьницу.
— На очень милую школьницу.
Сказать по правде, с такой худобой фроляйн Цилинска и не может производить впечатление взрослой женщины, разве что, больной и изможденной. А от юношеского стиля, кстати, невероятно ей подходящего, отказывается, что есть силы. Глупая. Потом еще будет жалеть, что не наносилась вдоволь.
«Подлизывается? Точно, подлизывается! А все почему? Потому что без меня ничего не может. Стоило бы его проучить, и жестоко… Или лучше пожалеть? М-м-м… Все-таки, доброе у меня сердце. Пожалею. Но если снова будет нарываться, поставлю перед хозяйкой условие: или он, или я!..»
Можешь ставить любые условия, девочка. Я не против. Только леди Оливия не из тех людей, что охотно делают выбор. О нет, насколько мне известно, наша хозяйка всегда действует по принципу: если можно заполучить все, грех довольствоваться половиной. Впрочем, могу уйти сам. Когда пойму, что нельзя оставаться дольше. Но моя голова всегда соображала с таким скрипом, что… На понимание могут понадобиться годы. Много-много долгих лет.
О, к нам направляется официант. Не хочу углубляться в лес строчек заковыристого меню. Нет настроения. Зато знаю, кто всегда готов отставить в сторону мизинец и притвориться утонченной и изысканной дамой. В меру своей осведомленности, разумеется.
Вешаю куртку на стул.
— Займешься заказом? Я сейчас вернусь.
— Ты куда? — с плохо скрытым испугом в голосе торопливо спросила Ева.
Несмотря на тщательно взращиваемую самоуверенность, девчонка прекрасно понимает: чем больше народа участвует в деле, тем меньше ответственности сваливается на плечи каждого участника. Правило обратной пропорции работает безотказно. Хотя народная мудрость утверждает немного иное, связывая некомплектность органов зрения наблюдаемого объекта с количеством наблюдателей, но нас только двое, стало быть, можно надеяться, что глаза фроляйн Нейман останутся при ней.
— В аптечный киоск. Здесь рядом. Мы проходили мимо, помнишь?
— А…
— Думаю, успею до прихода наших голубков. Ланч закажи на свой вкус.
Ева лукаво смежила веки:
— Сумма?
— Не в чем себе не отказывай. Только не перестарайся: заставлю съесть все, что закажешь.
— Бука!
Она уткнулась носом в меню, а я поспешил отойти от столика прежде, чем работник ресторана окажется в пределах моей досягаемости. Ненавижу читать людей, находящихся при исполнении служебных обязанностей. Все равно, что стараться понять контроллер автомата по продаже напитков. То есть, разобраться, что к чему, вполне реально, особенно для выпускника ройменбургского технологического, но спустя минут пять твои собственные мозги начинают работать в чуждом их природе алгоритме.
За то время, пока мы осваивали столик в «Кофейной роще», у киоска успела скопиться небольшая очередь. Оно и понятно, наступила осень, каждый второй ухитрился промочить ноги или посидеть на сквозняке, и спрос на средства от простуды резко вырос. А что начнется недели через две… Настоящая жуть! Но к середине декабря эпидемии насморочных носов и надрывного кашля сами собой исчезнут, и те, кто еще месяц назад закутывал горло в теплый шарф, будут играть в снежки и весело пихать друг друга в сугробы.
Я пристроился за женщиной, одетой в слегка помятый костюм из серо-зеленого твида. Вернее, мятой была только юбка, слишком широкая, такие, насколько могу судить по многократным мысленным переживаниям озабоченных своим внешним видом женщин, мнутся во всех возможных и невозможных местах. Впереди еще три человека… Хорошо это или плохо? Вернуться в ресторан до того, как Кларисса Нейман приступит к обеду или позже, что предпочтительнее? И первый, и второй вариант обладают своими достоинствами. Если прийти раньше, вызовешь меньше настороженных взглядов, если прийти позже, можно невзначай оказаться совсем рядом с объектом и… Положусь на волю Провидения. В конце концов, ему наверняка виднее, ведь оно смотрит сверху.
— Вы стоите? — громкий вопрос почти в самое ухо заставил меня недовольно мотнуть головой.
— Да, конечно, — ответил я и сделал шаг, чтобы сократить расстояние между собой и существенно продвинувшейся за время моих размышлений очередью. Вернее, между собой и буйством волос.
В первое мгновение мне показалось, что глянцево блестящие темные пряди живут своей жизнью, как змеи на голове небезызвестной героини древнегреческих мифов, но призрак странного впечатления быстро рассеялся. Двигаются? Почему бы и нет? Во всем виноваты восходящие потоки воздуха. Да, точно! Кончики локонов подрагивают даже от долетающего до них дыхания. Моего дыхания.
Чувствуя себя малолетним проказником, чуть наклоняюсь, оказываясь совсем близко к голове незнакомки, и тихонько дую, стараясь пошевелить волоски. Прядь, свисающая из узла, заколотого костяной шпилькой, и в самом деле, приподнимается, но не подчиняясь моему желанию, а чтобы… Хлестнуть меня по носу.
Сама собой? Невозможно! Выдох не мог быть настолько силен. Или я ничего не понимаю, или…
— Что вам угодно?
Это спрашивают из окошка киоска. Машинально собираюсь ответить, но вовремя вспоминаю, что моя очередь еще не подошла. Незнакомка с шаловливыми волосами, которой, собственно, и адресован вопрос, молчит. Десять секунд. Полминуты. Минуту. Аптекарю торопиться некуда, а вот мне не стоит задерживаться дольше необходимого. Если молчание затянется, придется тронуть женщину за плечо, хрупкое, но отчетливо округлое даже под плотным твидом. Положить пальцы тихонечно-тихонечко, словно поглаживая…
— Бумажные платки, пожалуйста. Пять пакетиков.
Так много? Или про большой запас, или для большого плача. Она собирается на похороны?
Стук монеток по пластику. Шуршание целлофана. Рассеянно скользнувший по моему лицу взгляд темных глаз с чуть припухшими веками.
«Время слез всегда приходит без приглашения…»
Она? Да, это ее мысли, вне всякого сомнения. Но какое странное сочетание равнодушия и глубокого горя: словно женщина одновременно скорбит и скучно зевает надо собственной скорбью. Впрочем, мне некогда разбираться в случайных проблемах, когда оплаченные заждались.
Разумеется, голубки уже сидели за своим столиком: я добрался до покупки шалфейных шариков
