— Как тебе это удалось?
— А запросто. Хочется-то ему именно меня, другие бабы ему меня не заменят, он это просекает. У него впервые в жизни такая ситуация, когда хочется одну определенную, конкретную бабу. А она не дает. И поскольку сразу трахнуть меня ему не удалось, приходится вести со мной психологические игры. И вот тут он прокололся. Он чувствует, что я духовно выше него, не осознает, но чувствует…
— Почему? — перебил Север.
— Да потому, что я для него загадка, — невесело улыбнулась Мила. — Он меня не понимает. Во мне нет того, что он привык видеть в женщинах. Я не зарюсь на его деньги, не тащусь от его смазливой морды, мускулов, крутости… Я не спешу забраться с ним в койку, а значит, не шибко к этому стремлюсь, могу обойтись и без газаватовских жарких объятий. Его это удивляет, он никогда ни с чем подобным не сталкивался, раньше любая баба была счастлива стать его добровольной рабыней. А он ими играл. А теперь я им играю…
— Уже играешь или только собираешься? — решил уточнить Север.
— Уже играю, — уверенно заявила Мила. — Ведь раз у меня нет обычных бабьих мотиваций, раз я не поддалась на привычные приемы обольщения, то Газават должен был попробовать разобраться во мне, как в личности.
— Зачем?
— Хотя бы для того, чтобы в итоге все же добраться до моей промежности, — Мила говорила с горьким цинизмом человека, ненавидящего цинизм. — Другого-то способа попасть туда у него не осталось… Вот и пришлось Газаватику выяснить, какая я, чем мне можно понравиться, угодить, потрафить. И оказалось, что мои интересы ему абсолютно чужды, недоступны и непонятны. А Гюрзу трахнуть хочется, чем дальше, тем больше… Соответственно, надо под нее подстраиваться, делать вид, будто тебя интересует то же, что и ее. То есть играть на чужом поле, на котором Газават — даже меньше, чем пешка, просто слепец без поводыря. И в результате такой игры он потерял всю свою самоуверенность, всю свою спесь, поскольку просто перестал понимать происходящее, управлять событиями. Теперь он готов выполнить любой мой каприз — иного пути заполучить меня не видит. Да и не ищет даже иного пути — отчаялся найти его. Вот вкратце так обстоят дела.
— Лихо, — похвалил Север.
— Стараюсь… — бросила Мила равнодушно.
— А какую-нибудь полезную информацию ты из него выудила?
— Нет пока. Сам он о своих бандитских делах не говорит, а интересоваться, прямо спрашивать его о чем-то я опасаюсь. Нет повода, понимаешь? А без повода задавать такие вопросы подозрительно.
— Пожалуй… Но когда он возникнет, повод-то?! И возникнет ли?
— Обязательно. Я уже все рассчитала.
— Поясни! — потребовал Север.
— Видишь ли, у Газавата остался последний бастион психологической обороны собственной личности. Последняя опора в борьбе против моей власти над ним. Он считает, что, когда я наконец трахнусь с ним, это даст ему огромное преимущество передо мной, я стану покорной, послушной и так далее — лишь бы он меня не бросил. Газават весьма высокого мнения о своих сексуальных способностях. И, похоже, не зря.
— Откуда ты знаешь? — Север напрягся.
— Во-первых, чувствую, — отозвалась Мила спокойно. — Во-вторых, в разговорах проскальзывало. А в-третьих, это ж элементарно просчитывается. Такой самовлюбленный индюк, как Колечка, такой оголтелый бабник, открыто к тому же презирающий всех женщин скопом, не может не раздуваться от гордости за свой толстый жилистый конец. А гордость должна чем-то подкрепляться. Чем, кроме мужской силы и умения довести женщину до крутейшего оргазма? Нечем… Поэтому я уверена, что, когда Газават трахал своих девок, они на стенку лезли от кайфа. Только мне-то Колькины способности до фени…
— Спасибо и на этом! — буркнул Север.
— Кстати, Газават меня даже в губы целовал, представляешь? Вот до чего дошел!
— В губы?! — изумился Север.
Он знал — блатные почти никогда не целуют женщин в губы, ведь по блатным понятиям баба — это «соска», следовательно, рот у нее поганый.
— Именно в губы! — подтвердила Мила. — Поэтому я и считаю, что он уже полностью у меня в руках.
— Да, похоже… — протянул Север. — Но ты недоговорила. Когда ты собираешься вытянуть из него его секреты?
— Когда он меня трахнет… — начала Мила.
— Не тебя! — выкрикнул Север яростно. — Не тебя, а Гальку!
— Естественно. Но принимать-то он ее будет за меня. Не цепляйся к словам, Север, а то я просто не смогу ничего объяснить.
— Ладно, продолжай… Говори, как говорится, — разрешил Север неохотно.
— Значит, когда он якобы меня трахнет, то не он получит надо мной преимущество, а я над ним. Я так заведу перед койкой и его, и Геллу, что Газават испытает нечто неподражаемое. Такое, чего до сих пор никогда не испытывал. И он сломается окончательно, я уверена. Начнет просить, клянчить, умолять, чтобы я стала его женой. И я, как девушка практичная, спрошу: а каковы источники твоего состояния, твоего богатства, милок? Надежны ли они? Не окажусь я завтра опять на улице? Да еще брат, не дай Бог, женится, скажу я Газавату. Женится и захочет жить спокойно, есть, мол, у него такие тенденции, подумывает Сатир завязать. А куда бедная Гюрза денется без Сатира?
— Не забывай, ты ведь любишь риск, свист ментовских пуль… Как ты это собираешься увязать со своим страхом остаться на улице? — спросил Север.
— Ага, я люблю риск, свист ментовских пуль, но еще больше я люблю швыряться деньгами и не считать их при этом. Люблю меценатствовать, дарить крупные суммы поэтам и артистам… ну и прочее. А уж если Гюрза соберется замуж, то с лихими делами она завяжет намертво, ибо она желает в таком случае нарожать детей и воспитывать из них аристократов духа, эстетов, тонких ценителей искусства и так далее. А без денег нынче такого воспитания детям не обеспечишь… Годится легенда?
— Слабенько, по-моему… — засомневался Север.
— Ничего и не слабенько! В самый раз! — сказала Мила уверенно. — Подумай: Гюрза — девушка амбициозная, она хочет вращаться в атмосфере высокой духовности, общаться со знаменитостями, и не со всякими тухлыми поп-звездами, а с людьми по-настоящему талантливыми. И дети Гюрзы, если они у нее будут, тоже должны общаться с такими людьми. Только подобная жизнь может заставить Гюрзу забыть свою любовь к риску и независимости…
— Ну ясно, убедила, — перебил Север. — И когда Гюрза собирается допустить до себя Газавата?
— В ближайшие дни. Как там Галька, готова?
— Более чем. Она уже воет от сексуальной голодухи. Даже приставала ко мне…
— А ты?.. — Мила едва сдержалась, чтобы не показать свой испуг.
— А что я? — фыркнул Север. — На хрена мне жрать тушенку, когда у меня всегда имеется под рукой свежее парное мясо?! — он грубо, самодовольно и достаточно сильно хлопнул Милу ладонью по бедру.
— Да, конечно… — прошептала девушка, чуть покривившись от боли. Но в душе она обрадовалась несказанно. Мила была ревнива не меньше Севера.
— Когда у тебя очередная свиданка с Газаватом? Завтра?
— Завтра.
— Наметь вашу «любов» на послезавтра. А я подготовлю Геллу. Она будет счастлива, потаскуха…
Север чувствовал какое-то неудовлетворение. Вроде все шло, как надо, но чего-то не хватало. И Белов даже знал, чего. Собственно, не хватало самого главного: перспективы провернуть на глазах у Милки некую демонстративно жестокую силовую акцию, которая по-настоящему потрясла бы девушку, заставила бы ее счесть мужа худшим из монстров и таким образом окончательно «замкнула» Милкину нимфоманию на личности Белова. Однако подобной акции пока не намечалось, а создавать ситуацию искусственно Север не решался: он считал, что любая фальшь может погубить все дело, если Милка эту фальшь заметит. И Север стремился не выходить из образа пусть озверелого, самодурствующего, но расчетливого и в первую очередь
