Операция против Скандинавии, вторжение в Голландию, скрытое перемещение войск, вероломство и продажность марионеточных правительств, пятая колонна, непостижимый крах старейшей французской демократии — все произошло именно так, как Гитлер намечал в Оберзальцберге еще в 1932 году.
Сбудутся ли и дальнейшие его планы? Наступит ли черед Великобритании, Балкан, России, Ближнего Востока, а затем и Африки, Америки и Дальнего Востока? Приведет ли мировая революция к печальному концу, к полному разрушению старого порядка или она замедлит свой ход? Найдутся ли силы, способные противостоять этой революции нигилизма? Могут ли остановить ее демократы?
С тех пор, как рухнуло господство демократии в Европе, вера в ее силу серьезно пошатнулась. Но разве крах демократии не был наиболее убедительным доказательством обоснованного презрения Гитлера к старой политической системе? Разве это не показало, что новая действительность требует новых методов политического руководства? Разве демократия не являлась по существу системой правления лишь нескольких аристократов, каковой она и была с самого начала? Мог ли такой режим устоять перед угрозой массовых выступлений, возникновением нового индустриального общества, новых методов исполнительной власти и нового коллективного сознания?
Так ли уж важны теперь причины, превратившие Германию в националистическое государство, и стоит ли вообще размышлять над истоками национал-социализма? Разве существует на этот счет какое-либо единое мнение? Наступит ли время, когда экспертам удастся вычислить точную дату полной гибели нацизма? Произойдет ли это в результате нехватки сырья или рабочей силы, из-за новой инфляции или внешней задолженности, а может, в силу недостаточных доходов должностных лиц или по множеству иных причин? Ошиблись все — и экономисты, и социологи, и прочие ортодоксальные ученые мужи. Вопреки всякому здравому смыслу, вопреки естественному ходу вещей нацизм развивается и неуклонно набирает силу. Он подчинил себе собственную своенравную нацию, преодолел жесткое сопротивление и антипатию к себе, прогрыз себе путь через все препятствия и барьеры, подорвав силу своих противников. Для Гитлера и его малообразованных приверженцев это был Поистине триумф силы воли. Очевидно, здесь действовало нечто большее, нежели жажда реванша и стремление к сплочению нации. За спиной нацизма, кроме германского империализма, стояли и другие силы. Из чего это движение черпало способность привлекать на свою сторону враждебные ему элементы? Как удалось нацизму парализовать волю, сломить правосудие и привести в замешательство своих многочисленных противников? Это наиболее важные вопросы. Разрешив их, удастся понять ошибки и иллюзии, способствовавшие успеху революции нигилизма, ошибки, порой совершенные из лучших побуждений и добрых намерений. Удастся понять, что происшедшее с Германией, присуще не только этой стране, — весь мир подвержен этой опасности.
Почему мы стали нацистами? Я не имею в виду уголовников или деклассированных элементов, недовольных или разочарованных, я говорю о патриотах, представителях интеллигенции, людях доброй воли. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ответ на этот вопрос следует искать именно сейчас, в круговороте сегодняшних событий. Если национал-социализм был формой германского национализма, и скорее всего его крайней формой, если само движение прекратило служить величию германской нации, то есть ли основания упрекать нас, порой с неприкрытым презрением, не только в Германии, но и здесь, что мы продаем собственную страну, чье величие и 'правда или неправда' не столь однозначны? Я полагаю, что осознав мотивы, заставившие нас отвернуться от нацизма в то время, когда он переживает беспрецедентный успех, можно было бы изменить нынешнее мнение о характере великого столкновения идей, в которое вовлечены мы сегодня.
Не думаю, что я вправе простить тех моих товарищей среди германских эмигрантов, которые не приняли вместе со мной участия в противодействии Веймарской демократии, полагая, что разногласия были намного проще, нежели в действительности. Наши судьбы могут показаться схожими, но на самом деле есть существенная разница. Различие заключается не только в том, что одни добровольно отвернулись от режима, который в свое время ошибочно поддерживали, тогда как других принудили к изгнанию как представителей старой побежденной системы.
Болес существенным отличием является то, что сейчас для всех нас представляется обычным делом, а именно — борьба против политического режима в Германии. И в желании восстановить демократию как необходимый институт жизни Европы.
Мы выступили против парламентской формы демократии и общественной веры в прогресс, а также против ложного идеализма вовсе не по пустяковой причине. Мы поступили так потому, что видели реальные признаки начала революции нигилизма, которая заявила о себе еще в Веймарской республике, задолго до национал-социализма.
Смятение
Голубое небо! Нескончаемое очарование голубого неба стоит перед глазами, когда я вспоминаю и позднюю весну, и это прошедшее лето. Сейчас преждевременно опадают пожелтевшие листья. Сентябрь только-только начался, а уже пахнет осенью. Удивительный вид открывается на Серпантин и башню Виктории[18] на заднем плане, с ее тончайшим каменным кружевом, упрятанным в леса! Мы сидим в шезлонгах, читаем, дышим, живем. И вдруг — пронзительные завывания сирен, взметнувшиеся в небо дымки шрапнели, грохот орудий. Над Лондоном эскадрильи немецких бомбардировщиков, преследуемые английскими истребителями. И прежде чем мы успели осознать, что происходит, над нашими головами разыгралось ужасное сражение. На горизонте клубятся дымы — это пожар в Сити. Вот что нам уготовано — мы вновь во власти смерти и разрушения.
Конечно же, все мы изменились за эти недели и месяцы. Кто-то не заметил этого, кто-то воспринял это с ужасом и тревогой. Потеряет ли большинство из нас последнюю точку опоры, собственную цель, инстинктивно примиряясь с чем угодно, лишь бы оно гарантировало хоть крупицу безопасности?
Как случилось, что подобный нигилизм не был даже замечен за пределами страны, его породившей? Существуют и иные объяснения, помимо обычной реакции либерального оптимизма. Вероятно, частичное разъяснение кроется в глубоко укоренившейся вере англосаксов в то, что духов зла не существует вовсе, а идолы Ваал и Молох (по сей день иудеи именуют их elilim — 'ничто') оживают лишь благодаря человеческим страхам и уступкам. Конечно же, глубочайшая истина может быть обнаружена любой мало-мальски серьезной философией, претендующей находиться по ту сторону добра и зла. Но чтобы иметь право заявить этим 'ничто', что они суть 'ничто' и не способны ни на что, необходимо, так или иначе прибегая к их услугам, оставаться все-таки невинным младенцем, как ветхозаветный пророк. В противном случае такая позиция приведет (как это уже не раз случалось с западными политиками, полагавшимися на необоснованный либеральный оптимизм) к недальновидности, поспешности суждений и изрядному самодовольству.
Но когда приходится подыскивать объяснение этой великой революции, наши мысли погружаются в необычайное смятение. Ведь успех национал-социализма стал возможен не потому, что какой-то проворный тактик воспользовался примитивными желаниями намеченных жертв ('…как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них'. — Екклесиаст, 9:12). Мы погружаемся в трясину ложных представлений и соблазнов, трагически искажающих наши лучшие побуждения.
Один радикальный немецкий мыслитель заявил, что в нынешний век существует единственный путь, по которому можно успешно следовать, все прочее — чистой воды романтизм. Это единственное направление — последовательная механизация, рационализация и технократизация жизни, позволяющая формировать полностью подконтрольную структуру. Что бы мы не предпринимали, наши планы и цели будут координироваться в этом направлении. Мы вольны думать, что направляемся куда-то еще, но на самом деле возвращаемся к этой цели. Мировая революция — вот наша судьба. Чем искреннее мы полагаем, что выступаем против нее, тем больше содействуем ей. Политические соблазны и смятения нашего времени являются именно теми причинами, по которым мы втянуты на этот старательно избегаемый путь.
Революция только начинается
