неизменно разрушает все, к чему стремится. Но есть третий путь. Он не ведет к радикальной революции и не ищет путей назад, в прошлое.
Этот курс приняли подлинные силы нового времени, чтобы образовать с оставшимися принципами прошлой истории новый союз.
Путь к варварству
Чего мы все ждем? Что-то неизбежное и зловещее висит в воздухе. Нынешнее затишье переполнено напряжением. Теплый осенний день, я сижу в тихом укромном уголке Кенсингтон-Гарденз[30], среди его вечного цветения. Подняв глаза от усыпанных листьями дорожек, можно увидеть только верхушки деревьев; никаких городов, никаких войн. Небеса буйствуют тяжелыми тучами, резкие очертания которых предвещают шторм. Тень гоняется за солнечным светом. Неподалеку от того места, где я все лето делал записи, лежит часовая бомба. Скоро там будет огромная воронка. Другая бомба находится где-то рядом с кафе. Сучья с деревьев сбиты осколками. Пригревает солнце. Мир затаил дыхание: из бездны крадется зверь, уже готовый к прыжку.
Растет число разрушений, но внешне жизнь едва ли изменилась. Несмотря на объявленную воздушную тревогу на улицах множество людей. Никто не замечает воздушных налетов. Местами улицы перегорожены канатом. Время от времени слышится взрыв часовой бомбы. Деловая жизнь продолжается, среди людей нет и следа усталости. Везде, куда не поедешь, можно увидеть трогательные и впечатляющие картины. На каминной доске верхнего этажа дома, разрушенного до основания, все еще стоит небольшая коллекция фамильных фотографий. На стене висят сувениры. Отдельные фрагменты комнат и мебели подвешены в солнечном свете над бездной.
Люди должны дорого поплатиться за изменение истории: даром ничего не приходит. Только что мы обсуждали, можно ли было избежать этих ужасных событий. Размышлять над этим бесполезно. Может быть, их надо было избегать именно в такой форме? Но где были государственные деятели и политические группировки со своей предусмотрительностью и влиянием, которые могли вовремя принять необходимые меры? Мыслимо ли без этого вторжения безжалостной силы сочетание нового и старого, в котором мы все еще живем? Этот новый европейский союз и новые социальные и экономические структуры, которые сейчас становятся неотъемлемой его частью? Как может стать реальным этот новый центр мира, который неуклонно растет на глазах в форме великого Британо-американского союза государств? Между Америкой и Великобританией будет новое Средиземное море, Атлантический Бассейн и вокруг него образуется будущая великая империя мира — Рах- Atlantica.
Вопрос о том, начнет ли Гитлер вторжение или же предпочтет воздержаться от десантирования, незначителен по сравнению с главным: достаточно ли сил противостоять атакам, так чтобы война закончилась действительно 'славной' победой, в том смысле, что на этот раз будут предприняты необходимые действия? Это будет не только строительство новых зданий, не одна лишь отмена социальных привилегий, не только наказание за вину и не только освобождение от бедствий и голода. Это будет действительно великий мир.
Сейчас все это далеко, на том будущем берегу, куда должен прийти наш 'Мейфлауэр'. Пока же мы в окружении действительно нового варварства, среди таких ужасных разрушений, которые и не снились диким безумцам прошлого.
Но мы не сумеем осознать ужасную природу этого варварства, если за его спиной будем видеть только омерзительное лицо человека со странной прядью волос на лбу, а также его коллег, или просто результат вечной тевтонской разрушительности. Офицеры, отдающие сегодня приказы молодым немецким летчикам обстреливать детей и женщин, всего лишь стрелочники на железной дороге варварства. Не они создали это варварство. Оно выросло в среде нашей цивилизации задолго до их рождения.
Оно окрепло с подъемом масс, с их новой животной природой, по ту сторону добра и зла. Оно пробудилось с идеологическим разоблачением всех человеческих понятий и норм в процессе духовного освобождения и развития человечества. Это варварство выросло на полигоне машинного века в результате точной работы прикладной науки. Варварство — неизбежное следствие измененной действительности. Это — истинное лицо великой революции, революции, которая не просто метафора, а реальность.
Необходимо понять сущность этой революции, отделить ее внешние аспекты от ее истинной природы. В этом городе, который подвергается усиленной бомбардировке, среди этого героического упорного народа трудно сохранять хладнокровие, необходимое для исследования глубоко лежащих причин и ростков революции.
Невидимая революция
Практичный политик или государственный деятель в любом случае обычно прибегает к наиболее очевидным мотивам и объяснениям. Нередко они подвергаются соблазну. Соблазн учесть более отдаленные перспективы и более глубокие причины, чтобы приобрести дальновидность, приводит к близорукости в отношении важных задач сегодняшнего дня. Но за практичной рассудительностью таится другой соблазн, не менее сильный — считать проблемы не настолько серьезными, каковы они на самом деле.
Кто не замечает в этой революции ничего, кроме нападок Гитлера на мир во всем мире и признаков всеобщего экономического кризиса, тот придаст нашей революции слишком невинный характер. Это поразительно напоминает непонимание Французской революции и ее методов полтора столетия тому назад. За незабываемые двадцать пять лет британского сопротивления этой революции стала очевидна степень падения, положившего конец одобрению Кастлеро одного из наиболее значительных принципов революции, признанию им того факта, что война против Наполеона была не более чем войной кабинетов, но не народов. В то время идея народной войны была такой же подозрительной в глазах официальных политиков, как ссйчас подозрительна идея мировой революции.
Соотнося этот примере нынешним временем, мы должны ожидать от ведущих государственных деятелей этой страны признания того, что нарастающая борьба уже больше не является войной между двумя империями за гегемонию в Европе или войной самообороны одной державы от другой, а что это — всеобщая гражданская война, она присутствует в любой нации, на каждом континенте.
Внутренне возмущаться революцией не более полезно, чем закрывать на нее глаза. Эта революция представляет собой вторжение иррациональных сил в наш цивилизованный мир, и, следовательно, эта революция по необходимости варварская и разрушительная. Она — результат развития, которое должно продолжаться до своей конечной стадии. Антигуманизм, варварство уже присутствуют в аппарате человеческого прогресса — это машина. Прогресс и варварство более тесно связаны друг с другом, чем полагал Зигмунд Фрейд. Они по необходимости взаимосвязаны.
Человек с наивным взглядом на прогресс видит в нем только триумф человеческой воли и разума над природой. Он не может осознать, что это его наивное понимание прогресса вызвало в нем самом перемену, и что он попал в подчинение машине. Машина изменила сознание человека. Она изобрела новые автоматизмы в душе человека и оказалась источником глубокого эмоционального расстройства. В этой ситуации всеобщей ослабленности, легко возбудимого интеллекта и общедоступных развлечений подвергаются разрушению все идеологические и этические нормы, уничтожаются духовные ограничения, люди попадают в зависимость от своих реакций, от внезапного возбуждения и собственной импульсивности. Создана благоприятная почва для исключительного злоупотребления инстинктивными силами общества. Это злоупотребление эвфемистически нарекли пропагандой.
Между силами внешнего и внутреннего изменения, которые вызывают перемену в характере человека, появились новые массы. Не хватало возникновения экономического кризиса и политической нестабильности, чтобы рухнула вся фиктивная безопасность среднего класса, чтобы массы оказались предоставленными самим себе, чтобы появился страх за средства существования.
В этом перевороте нет больше подлинного сообщества, 'общество больше не реальность — есть только массы', — так обычно говорил циничный, но сообразительный Карл Шмидт, бывший ведущий адвокат национал-социалистов. Сообщество как организм стало романтическим воспоминанием. Политика, основанная на его существовании, была обречена на провал.
Не так ли было и с Францией?
