Как наших дней певец, славянской бард дружины, Мой дух восторгом не горит? О, если б Аполлон пиитов дар чудесный Влиял мне ныне в грудь! Тобою восхищен, На лире б возгремел гармонией небесной И воссиял во тьме времен. Первоначально в стихотворении была еще одна строфа, заключительная:
Ах, Наташа, помни вечно Нежности, любви закон: Если радостью сердечной Юности горит огонь, То не трать ни полминуты! Скоро, старостью согнуты, Будем тихо мы бродить! И тогда ли нам любить? В рукописи после стиха «Да я ж и виноват»:
Да ты же мне в досаду (Что скажет белый свет?) Стихами до надсаду Жужжишь Икару вслед: «Смотрите: вот поэт!..» После стиха «Указывать перстом!»:
Когда б подобны были Моим твои стихи, То скоро б все забыли, Что Пушкин за грехи В поэзию влюбился, Покою поклонился, И ходит на Парнас, И пишет в добрый час. При обработке стихотворения Пушкин отбросил две первые строфы:
Где мир, одной мечте послушный? Мне настоящий опустел! На всё взираю равнодушно, Дышать уныньем мой удел; Напрасно летнею порою Любовник рощиц и лугов Колышет розой полевою, Летя с тенистых берегов. Напрасно поздняя зарница Мерцает в темноте ночной, Иль в зябких облаках денница Разлита пламенной рекой, Иль день багряный вечереет. И тихо тускнет неба свод, И клен на месяце белеет, Склонясь на берег синих вод. В первоначальной редакции стихотворение имело следующее окончание, отброшенное при переработке:
Умолк — и мчится в бой кровавый. Уже не возвратился он… С его конем на поле славы Его покрыл безвестный сон; И утром юного поэта Наездники в веселый час За чашей дружного привета В последний помянули раз.
