несколько сотен метров. И все… все время, что я здесь живу, мне приходится видеть лишь грязный асфальт, с годами все сильнее покрывающийся червоточинами.
Алан замолчал, переводя дыхание и дожидаясь, когда приступ острой боли минует. Все молчали, не смея прерывать необычно пламенную для тихони речь.
– Вы очень тонко, Тимур Сергеевич, подметили.
Молодой учитель задумавшись стоял, не зная что ответить. Лишь спросил:
– Неужели ты ни разу не выезжал за пределы деревни? Нигде не был?
Мальчик хмыкнул:
– Уезжал. Правда мне годика три было. Мать с отцом в гости к живущей в Ростове сестре ездили. Заодно и меня прихватили.
– Н-да… три года – это рановато.
– Рановато, – грустно согласился Алан. – Но я до сих пор помню многое из той поездки, будто она самое важное из всех роящихся внутри меня воспоминаний. Мне снится много разрозненных обрывков – ярких, четких ощущений: стук колес, убаюкивающее покачивание вагона… предвкушение чего- то хорошего, интересного… раздающийся из неоткуда громкий гудок перед отправлением… Помню, как папа в тамбуре курил, и читал в слух выцарапанные на стенах надписи…
– Надписи?
– Да. Люди от нечего делать любят поганить окружающие вещи, а в тамбуре так особенно. Но это и не плохо. «Адлер – Костя – СУПЕР» – до сих пор помню! – с нежностью улыбаясь, будто держа в руках хрупкую ценность, говорил Алан. – А еще лес помню густой, с высоченными деревьями! Всегда хотел в лесу побывать, но у нас вокруг только скалы, сами знаете, – тяжко вздохнул он. – Эти обрывки – все что осталось от моего единственного в жизни путешествия.
– А почему ты больше никуда с родителями ни ездил? – спросил Тимур Сергеевич, у которого от бывалого веселья и жизнерадостности не осталось и следа.
– Не знаю, – пожал плечами Алан. – Это у родителей спросить надо. Наверное им не понравилась та поездка. Или может они мазохисты, которым нравится наблюдать за изредка проезжающими вдоль деревни красивыми машинами. Или родителям просто нравится мечтать, как было бы здорово, если у нас было еще пятьдесят овец. Видимо им такого счастья вполне хватает…
– А тебе?
«Как он не понимает?!» – покачал головой Алан, а вслух сказал:
– Мне часто снится сон, как я еду в полном жителей деревни вагоне. Поезд должен перевести нас в другое место.
– В какое?
– Не знаю… Какая разница?! – небрежно отмахнулся Алан. – Вагон-купе, но все почему-то толпятся в коридоре, безотрывно уставившись в окна…
– И что же такого за окнами? Что привлекло внимание жителей деревни?
– А вот это главный вопрос! За окнами в коридоре – на соседних путях стои́т другой поезд. Товарняк сцеплен из каких-то цистерн, контейнеров… Единственное, что удается разглядеть – перекрывающая весь обзор груда железа, и лишь изредка между сцепленными вагонами мелькают просветы – очертания какого-то большого города. Толком ничего разглядеть не получается, потому что наш поезд движется, а соседний все собой заслоняет.
И так это долго продолжается… а люди все ждут, и ждут, когда мы наконец проскочим дурацкого соседа, и сможем разглядеть пейзаж целиком. По коридору постоянно разносятся недовольные фразы: «Ну когда уже?!», «Какой длинный эшелон!», «Сколько можно?!»… Жители возмущаются, лишаясь терпенья, но ждут… и пытаются хоть что- нибудь уловить в просветах.
Мне тоже надоедает пытаться увидеть, я оборачиваюсь и вижу сквозь открытую дверь купе, в окне с другой стороны вагона открывается вид на великолепную долину, полностью заполненную сочной травой и яркими цветами, чуть дальше виднеется гладь озера. Тогда я кричу всем: «Эй! Посмотрите в другую сторону! Как там красиво!», а они так и не оторвав взгляда от товарника ругают меня: «Не мешай! Сейчас вот-вот поезд закончится, и мы увидим город нашей мечты…». Сколько бы я не кричал, сколько бы не умалял, никто меня не хочет слушать.
И только мать кидает мимолетный взгляд на чудесный вид с другой стороны, затем поворачивается ко мне и говорит: «Сынок, тише. Не мешай папе ждать просвета. Он вот-вот разглядит Город». «А ты, мам? – удивляюсь я. – Ты посмотри как с той стороны красиво!». «Тише, сынок. Тише…» – просит она, и подперев рукою голову, отворачивается к отцу.
Когда я в панике не зная как поступить оборачиваюсь, то вижу, что с другой стороны все прекрасное зеленое поле пожелтело, превратившись в осенний угрюмый пейзаж, а затем и вовсе вид затмили бесконечные вагоны.
Алан закончил говорить, а Тимур Сергеевич все молчал, совершенно растерявшись и не зная как себя вести. Он чувствовал, что вся речь Алана – эмоциональная, пронизанная болью и тяжестью переживаний – предназначалась старшему другу, а не веселому, эксцентричному учителю.
Весь класс явно был выбит из колеи. Конечно, некоторый смысл сказанного ученикам остался непонятен, но в основном каждый вполне смог уловить о чем собственно говорил их тихий, неприметный одноклассник.
Не став дожидаться какой бы то команды от учителя, Алан просто сообщил, что закончил и сел на место.
Алина сразу написала на листке «Ты чего», поставив в конце большой восклицательный знак, но Алан не стал отвечать, отодвинув листок в сторону.
– Давайте остальные домашние проверим завтра, а сейчас по плану мистер Онегин, – как-то неуверенно, словно находился в гостях, предложил Тимур Сергеевич.
Класс заполнился смесью перешептывания и шелеста открывающихся книг.Урок закончился. Ученики собирали вещи, чтобы отправится на следующее занятие в спортзал. Тимур Сергеевич подошел к Алану с просьбой задержаться. Когда все ушли, старший друг Тимур, сказал:
– Слушай, Алан… Я конечно не спец в таких вопросах и не уверен, что мои слова тебе хоть сколько-нибудь пригодятся, но все же сказать хочется. Ты это… пойми, что твои родители, как и все остальные, ни имеют к
Алан лишь молча слушал, уставившись в пол.
– Может быть я сложно объясняю, но как могу… Твоя жизнь – это твоя жизнь. Никто и ничто не имеют права ею распоряжаться. Если твои родители в какой-то степени поставили на себе крест, и судя по всему уже давно, то это не значит, что и ты должен поступать также. Они – люди завершенные, уже полностью состоявшиеся… такие, какие есть. Они – это они, а ты – это ты. Мне кажется, если ты это поймешь, то жить станет чуть проще.
– Я считаю… – еле слышно, говорил Алан, так и не подняв взгляд, – что человек способен все изменить пока жив. Сколько бы лет ему не было.
– И я… и я так считаю! – непонятно чему обрадовался Тимур. – Даже если остался всего один день, пусть он будет прожит так, как хочется, а не как надо. Можно меняться имея всего лишь сутки… да что там!.. всего пять минут в запасе. Кто знает, может эти пять мину продлятся дольше, чем думаешь! Здорово, что ты понимаешь такие вещи, но этого недостаточно, чтобы твои близкие начали меняться. Они сами должны прийти к этим выводам…
Алан слегка кивнул.
– У нас в универе работал старый профессор, – уже более спокойно стал рассказывать Тимур. – Он читал курс лекций по религиоведению. Сам по себе дядька был интересным человеком, ни говоря уже о том, как интересно он преподавал нам занятия. Именно этот человек и стал для меня эталоном талантливого педагога. Так вот, на одной из пар профессор сказал нам интересную фразу, которая запала мне в душу и до сих пор служит путеводной звездой. Он сказал, дословно: «Боги, Высшие Силы, Вселенский разум, Природа…. Все это ноль в жизни человека. Характер равен судьбе. Если вы это поймете, то перед вами будут открыты все дороги мира!». Алан, – положил он руку на плечо другу, – Старый профессор был прав – характер действительно равен судьбе. Я это проверил на себе. Подумай, окей?
– Окей…
– А теперь иди. На урок опоздаешь, – улыбнулся Тимур.За дверью толпился младший класс, дожидаясь когда же наконец их впустят в «маленькую Англию». Дети шумели, возбужденно теснились поближе к двери. Над ними возвышалась Алина.
– Если не пошевелимся, то двойка по физре нам обеспечена, – поторопила его подруга.
– Ну и черт с ней… – махнул он рукой вяло, совсем не ускоряя шаг.
– Да что с тобой сегодня?! С Тимуром Сергеевичем ведешь философские беседы, сны дурацкие рассказываешь, забиваешь на уроки… Может случилось что? – взволнованно предположила Алина. – Что-то важное, а я и не знаю. Мы же друзья, поэтому можешь все выкладывать.
Алина шла сбоку, пристально вглядываясь в его лицо.
– Ну что, ни надумал поделиться?
– Было бы чем… Все в порядке. Просто надо немного подумать.
– Смотри сам, – явно разочарованно, пожала она плечами.
Они спустились на первый этаж, прошли по коридору до самого конца, пока перед ними не появились уже закрытые двери спортзала, что могло значить лишь одно – учитель разогнал всех по раздевалкам.
– Доигрались, – понуро вздохнула Алина, предчувствуя нагоняй от родителей за двойку.
– Забей… – Алан равнодушно отмахнулся от ее переживаний и смело, будто ему и в самом деле было плевать толкнул дверь – та с привычным скрежетом распахнулась.
Вопреки ожиданиям грозного физрука, щепетильного к опозданиям, в зале не оказалось.
– Может вышел куда? – предположила она, и не раздумываю бросилась в женскую раздевалку. Алан соответственно направился в мужскую.
Дверь открыта настежь, но как всегда в помещении без лапочки и без единого окна, света хватало лишь на освещение порожека – дальше за ним начиналась кромешная тьма, мелькали
