Такое же чувство, будто звонишь куда-нибудь, где очень хочется чтоб подняли трубку, а сам понимаешь, что рано звонить. Что еще там, куда звонишь, никого нет. Или уже поздно и все разошлись по домам. Это понимаешь, но все равно глупо, по-детски надеешься на везение, на случай, на Бога – «А вдруг!»
Долго пытался найти хоть какую-то для себя опору или горящий на горизонте маячок, но понял – здесь нет смысла, как нет и логики. Само мое существование нельзя вписать в какую бы то ни было систему. Я живу посреди бессмыслия и хаоса. Более-менее упорядоченного, но все же хаоса.
Смысл лишь один – на закате, лежа в своем купе, слушать убаюкивающий перестук железных колес, как аккомпанемент музыки доносящейся из колонок бумбокса. Слушать и слышать, как эти звуки превращаются в напевы матери, склонившейся над колыбелью своего дитя. Чувствовать, как мелодия становится частью твоей жизни, помогая смириться с абсолютно пустым, безлюдным миром, с бесконечно ползущей вперед железной дорогой.
Вот так, просто живи, покачиваясь в такт вагонному «тук-туку» – вот и весь смысл.Как-то на подставке для компактов нашел диск – просто какой-то сборник электронной музыки. На нем из всех композиций особенно приглянулась одна. Даже не знаю чем именно. Просто она, словно моя жизнь, наполнена сердцебиением железных колес. Я бы даже этот трек назвал гимном моих будней. В нем я тоже нашел какой-то смысл. Под эту музыку здорово смотреть в окно – на удивительное разнообразие пролетающих мимо пейзажей, на такой удивительный мир. Под Solaris Heights все увиденное становится необычным, нереальным, загадочным…
Бывает, я могу, не пойми от чего проснуться и лежать, прислушиваясь к ощущениям, что зарождаются внутри в ответ на витающую в воздухе мелодию (всегда перед сном ставлю диск на повтор). Затем медленно разомкнуть веки, и так же медленно, чтобы не дай Бог не спугнуть сон, сесть на кровать, приоткрыть рукой занавеску, застав за окном темноту без малейших признаков солнца.
То, что открывается моим глазам, говорит, что я нахожусь где угодно, только не в привычной реальности.
Синие сумерки разбавлены кефирным туманом, соединяя редкие деревья единой пеленой. Вязкая белая жижа, словно засасывает в себя остатки ночи, подготавливая место для спешащего солнца. Я, слившись щекой с прохладным стеклом, гляжу ленивым, сонным взглядом в уходящую темноту. Даже не верится, что к этому всему можно прикоснуться, можно потрогать шершавую кору деревьев. Запустить ладошки-лодочки в туман, и зачерпнув пригоршню белой прохлады, умыться ею… Даже не верится! Словно заклинания околдовывают меня мелодия и стук колес.
А когда мстительная природа несущийся поезд начинает резать острыми дождинками, оставляя на стекле тонкие полоски-шрамы, я чувствую, как на моей щеке, слившейся воедино с оконной прохладой, появляются все новые и новые порезы.
Сидеть вот так в темноте, прижавшись к холодному стеклу и слушать, как говорит со мной поезд – …тук-тук… тук-тук… – наверное в этом весь смысл.Остановки поезда дело достаточно редкое, если вообще не исключительное. Чаще всего между ними лежит огромная пропасть сменяющих друг друга круговертей света и тьмы.
Как по мне, так лучше уж ехать совсем без остановок. Потому что все равно в них нет смысла – ведь никто не заходит. К тому же мне больше нравится трястись в дороге, чем тупо стоять. Стук колес для меня стал родным, въелся в кожу, и засел столь глубоко в голове, что без него я начинаю чувствовать себя неуютно. Но видимо меня никто не спрашивает.
Остановки бывают разные. Иногда я только успеваю спуститься на твердую почву, как неизвестно откуда раздается гудок, сигнализирующий об отправлении, и тогда нужно «сматывать удочки». Лишь стоит взобраться в тамбур, как пройдясь судорогой по вагонам, состав начинает движение. В других же случаях, стоянки могут продолжаться несоизмеримо больше, и даже надоесть. Большие остановки я использую для проведения экспериментов с вагоном.
Места остановок тоже бывают самые разные – от болот и полей до горных вершин. Как-то раз я открыл входную дверь, и мне в лицо стал бить полный снега ледяной ветер, а под ногами разверзлась бездонная пропасть. Помню, поезд там простоял до рассвета, а я все думал о том, как буду падать в эту бездну. Ужас…
Я успел насмотреться всякого. Но единственное, чего мне не доводилось встречать, это хоть какие-то признаки живых существ – не то, чтобы человека, а даже банальной белочки или вороны не видел. Ни домов, ни гнезд, ни дорог, ни троп – абсолютный ноль. Так что приходится довольствоваться общением с природой, чем я, собственно говоря, и занимаюсь.
Жаль, редко так везет, чтоб посреди тепленного океана, да чтобы ни облачка на небе, да целых три заката подряд!
И все же, любуясь на эту красоту, чувствую себя отвратительно, мерзко. Потому что не перестаю думать о том, что будет после того, как поезд вновь издаст тревожный клич, и ринется в путь – опять трястись, не зная зачем и куда?! От одной мысли об этом меня начинает тошнить.А еще во время последней уборки я заметил в одном из тамбуров пятно ржавчины. В прошлый раз его там не было. Я смотрел на него, исступленно пытаясь понять, откуда внутри меня появилась уверенность, что это ржавое пятно то же, что и грызет меня изнутри. Как если бы вагон и я каким-то образом были связаны, и эта бездушная машина могла чутко реагировать на все, что со мной происходит.
Я стоял на коленях с тряпкой в руках и мне хотелось реветь. Но я зачем-то сдержался. Зачем? Ведь все равно никто не увидит. Наверное, решил побыть сильным… Чушь! Чувствую себя водой в гниющем болоте – застоявшимся без движения. Мне нужно… я хочу…
Свет и тьма сменяют друг друга; реки, мимо которых мне доводится проезжать стремительно несутся к невиданным морям; облака ползут по небосклону… и лишь я остаюсь на месте. Я не могу отчетливо уловить царящую вокруг скорость, могу лишь прислушиваться и чувствовать. Это словно воздух, вырывающийся из легких; словно кровь, льющаяся в венах; мышцы, напряженные для рывка – все вокруг в движении, лишь я один вне этого.
Я замер. Я – камень, блеклый гранит, уже третий солнечный цикл сижу на крыше своего вагона, опирающегося на скатерть океанских волн, и любуюсь закатом…Глава I. Мальчик
Уже третий день подряд мальчик приходил в это странное место, чтобы дождаться заката. Почему-то именно здесь, в окружении праха ушедших времен, он чувствовал себя так спокойно, как не получалось даже дома. Здесь, он ощущал, будто находится под защитой, которой в жизни ему так не хватало. Только стоило взойти сюда, как тело наполнялось легкостью, внутри растекалась приятная пустота, а все тревоги и заботы уходили прочь.
К тому же, это место в деревне было единственным, где можно побыть в одиночестве. Местные называли его Мертвым Городом, и считали запретным, приписывая ему мистическую силу. И вполне понятно, почему…
Ровно посреди маленькой площадки, в окружении полуразрушенных саклей, до середины скрывающийся под землей находился огромный булыжник цвета мела с отполированной до блеска поверхностью. Само по себе странно, как природа могла создать такую идеальную окружность камня. Вдобавок, он всегда оставался теплым – не смотря на главенствующий в горах пронизывающий до костей ледяной ветер, этот огромный, в половину взрослого человека булыжник своевольно дышал теплотой, словно живое существо. А сейчас, в середине осени, когда жестокий ветер стал еще злее, оттачивая мастерство перед скорой зимой, на согревающем и душу, и тело камне сидеть было особенно приятно. Казалось это тепло и в самом деле не принадлежало человеческому миру. Но мальчику было плевать, ему просто хотелось побыть одному.
Мальчик давно заметил, что если долго сидеть на камне, без конца думая, размышляя о своей жизни, потом о планах, о будущем, затем еще о чем-то, потом еще… и еще… думая, пока все мысли в голове не будут обдуманы, выжаты виноградным соком, а внутри останется лишь пустота… Вот именно тогда можно просто сидеть и впитывать глазами, как на видеопленку, окружающий мир. Именно в тот самый момент зарождается ощущение, что белый шар и слившееся с ним тело одинокого парня, и есть центр… центр Земли, Вселенной, равновесия –
Еще мальчик без устали мог любоваться открывающимся с каменной вершины видом, который вполне мог оказаться самым красивым в мире. Плато, служащее фундаментом Мертвого Города, находилось на пути к высокогорному леднику, и возвышалось над рекой больше чем на полсотни метров. Отсюда можно увидеть все: и уходящие вдаль горные хребты, и ползущую внизу дорогу с раскинутой вдоль нее деревней, и здание санатория.
Сакли, высокие сооружения из камня, когда-то давно служившие предкам дозорными башнями, располагались так, что могли служить картинными рамками – разграничивая видимое на совершенно разные, противоположные друг другу миры.
Первый мир, что левее – это родная деревня мальчика, где он прожил всю свою недолгую жизнь. Деревня длиной всего в одну улицу бесцветной гусеницей ползла вдоль дороги, ведущей дальше в ущелье Кобань – место, где располагалось множество туристических баз. Большинство людей в деревне и жили, продавая забывчивым туристам кто баранину, кто водку, а кто вязаные свитера.
Вот так, как на ладони вся жизнь мальчика – серое шоссе, изъеденным ямами асфальтом ведущее дальше в горы; около
