вытянусь… Но от этого я не делался невесомым — только пыль поднимал. Мама вошла и сразу закашлялась. Потом спросила, отчего это печка дымит?
Каждый день я внимательно читал пионерскую газету «Троммель», много всяких книг перерыл, и вот наконец мне пришла в голову одна замечательная идея. Только эта идея была очень дорогая, и влип я с нею ужасно! Я прочитал, что будущие космонавты тренируются на невесомость на карусели. А меня, как назло, всегда тошнит от карусели. Но я подумал: «Тот, кто решил стать космонавтом, должен всё равно тренироваться, как бы его ни тошнило». Вот ты вертишься, вертишься на карусели и вдруг чувствуешь, что летишь в ракете. Ну хорошо, но где найти карусель? В нашем районе их не было, не было нигде и ярмарок. Я всех расспрашивал — никто не мог ничего посоветовать мне. Но вот как-то раз, когда мы ехали на водную станцию, я увидел большую подвесную карусель и маленькую детскую с белыми лошадками. «Значит, будет дело!» — подумал я.
Но за один круг на карусели разве натренируешься? Мне надо было сделать не меньше ста кругов, или, как говорит Гагарин, сто витков. Но столько денег мне никогда не собрать. Я уж и так всю копилку ради этих тюбиков вытряхнул» Тогда я решил подъехать к маме.
— Мама, — сказал я. — Ты бы не могла дать мне три марки? Я знаю, это очень большие деньги. Но я тебе их верну понемногу. Буду все следующие месяцы отдавать тебе свои карманные деньги.
Мама очень удивилась.
— Да, ты прав, это очень большие деньги, — сказала она. — Но ты же хорошо знаешь, Альфик, что, если это что-нибудь очень важное, я охотно дам тебе взаймы. Но ты ведь озорник и купишь на все три марки эскимо или прокатаешь их на карусели!
Я испугался. Думаю: «Только бы не покраснеть — мама ведь как раз в точку попала». Но мне-то надо было на карусели с научной целью кататься! А разве я мог ей это сказать?
— Что ты, что ты! — заверил я её. — Это правда очень важное дело, но очень секретное.
Мама нахмурилась и стала думать. Надо было поскорей что-нибудь ей сказать, чтобы она мою идею не расстроила.
Вот я и говорю:
— Ты сама увидишь — через несколько дней об этом напечатают в газете.
Тут маму разобрало любопытство. Она спросила:
— А ты не мог бы намекнуть мне хоть немножечко, чтобы я сама догадалась?
Я грустно покачал головой.
— Мы, пионеры, должны тренироваться, как хранить тайны, — объяснил я ей, — особенно государственные.
Мама не очень-то мне поверила и заставила дать честное пионерское, что я не растранжирю деньги на глупости.
Прокатиться один раз на карусели стоило тридцать пфеннигов. Значит, денег мне хватит на десять поездок. Это сто «витков». Маловато! Но что поделаешь? Должно хватить. До карусели я шёл пешком, чтобы сэкономить трамвайные деньги. Народу на площади почти не было. Дядька, который крутил карусель, как раз завёл шарманку.
— Что это у вас пассажиров нет никого? — спросил я.
— Да рано ещё, — проворчал он в ответ. — К вечеру набегут.
Я достал свои три марки и говорю:
— Можно мне у вас прокатиться сразу на все деньги?
Дядька очень удивился:
— Сто кругов зараз?
— Пожалуйста, я вас очень прошу! Мне обязательно нужно.
— А вдруг тебя затошнит?
— Я уж натренировался — ем только из тюбиков. Теперь со мной ничего не случится.
Пожав плечами, карусельный дядька сказал:
— Мне что! Только потом матери не жалуйся на меня.
Я взобрался на сиденьице и застегнул цепочку. Жаль, никого на площади не было. Вот народ подивился бы, как я по сто «витков» подряд гоняю! Только два карапузика стояли неподалёку. Карусель тронулась. Сперва завизжала, но потом разошлась.
Дядька крикнул:
— Когда затошнит, махни рукой!
В ответ я замахал ему обеими руками — нечего, мол, пустяки болтать.
Шарманка наяривала: «Люблю бродить я по горам…» А до меня долетали только обрывки слов: «Лю… лю… лю… дить… дить… дить… рам… рам… рам!»
Я громко подпевал, а затем стал отдавать команды:
— До старта осталось… тридцать секунд… Стаа…арт! Давай газ! Включай вторую скорость!
Карусель разошлась вовсю. Я как-то боком висел в воздухе. Дома? и деревья соседнего парка со свистом проносились мимо. Стоило посмотреть на них — и сразу чудилось, что они машут мне ветвями. А шарманка всё продолжала играть.
Вскоре я уже не различал ни домов, ни деревьев. Всё превратилось в какую-то серо-зелёную неразбериху. Я закрыл глаза и тихо скомандовал:
— Если вам нетрудно, пожалуйста, выключите вторую скорость. Мне кажется, что я уже невесомый.
Только желудок у меня почему-то ужасно потяжелел.
Так я совершил не меньше сорока «витков». Шарманка играла уже какую-то другую песенку, но я уже ничего не понимал. Мне стало совсем плохо. Но космонавт должен переносить всё — даже тошноту! Поэтому я ничего не сказал, а только покрепче зажмурил глаза да прижал руки к животу.
Уж скорей бы кончалась эта… невесомость!
Но вот карусель стала замедлять ход и наконец остановилась. Однако вылезти я уже не мог.
Подошёл карусельный дядька.
— Ты что это побелел как смерть? — испуганно спросил он.
А я и словечка вымолвить не могу. Должно быть, у меня и язык стал невесомым. Дядька вынул меня из сиденья. Чуть не падая, я спустился по деревянной лесенке, с трудом пересек площадь, добрался до кустарника и упал в траву.
Я лежал с широко открытыми глазами, а деревья кружились вокруг меня, и мне казалось, что там, где у них макушки, играет шарманка. «А может, так оно и бывает при невесомости?» — подумал я. Встать на ноги я даже не попробовал. Всё равно сразу бы упал.
По дорожке шла маленькая девочка. Увидев меня, она сразу заверещала:
— Здесь пьяный! Здесь пьяный лежит!
На крик прибежал её дедушка. Поглядел на меня и говорит:
— Вставай, мальчик, а то простудишься!
Я попытался сесть, но тут же свалился на другой бок. Девочкин дедушка наклонился ко мне и понюхал. Видимо, решил, что я правда пьяный. А я за весь день только и съел, что один бутерброд.
— Может быть, ты болен, мальчик?
Я хотел было покачать головой, но тут деревья ещё пуще завертелись. Подошла ещё какая-то тётенька. Она сказала:
— Может быть, у него нарушилось кровообращение?
Я хотел ей всё объяснить, но мой язык совсем меня не слушался, и я бормотал невесть что:
— Люблю… бродить… три марки… сто… витков…
Девочкин дедушка покачал головой и помог мне встать. Всё опять пошло кругом: сначала справа налево, потом слева направо. Казалось, мы с дедушкой кружимся всё быстрее и быстрее…
— Где ты живёшь? — спросил он меня.
Кое-как я ему объяснил где.
Тогда дедушка сказал:
— Пойдём, внучка, отведём мальчика домой. Возьми его под руку с другой стороны.
Сперва они меня дотащили до трамвайной остановки, а потом и до самого дома. Когда мама
