Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]

Слышны голоса откуда-то с интонацией, как со сцены или с другого времени.

ЮЛЯ. Кто там?

МОРЕВ. Тсс!

Они заглянули в столовую: там Ломов обедал и разговаривал с дворецким.

ЮЛЯ. А что я говорила?

МОРЕВ. Мы здесь и там?

Слышно, как в ворота въехала карета.

ЛОМОВ. Кто там подъехал?

КУЗЬМА. Граф Муравьев и художник.

ЛОМОВ. А что они сделались неразлучны?

КУЗЬМА. Я думаю так: ни один не желает оставить другого наедине с Евгенией Васильевной. Соперники.

ЛОМОВ. Соперники? Да, граф не охотник до женщин. Ему приглянулся художник.

КУЗЬМА. Как это?

ЛОМОВ. Не твоего ума дело.

КУЗЬМА. Конечно, у господ все иначе. Им светских дам мало, им подавай прислугу, а то вовсе... Тьфу- ты.

ЛОМОВ. Не болтай лишнего. Госпожа встречает гостей?

КУЗЬМА. Да, вышла с зонтиком. Идет дождь.

ЛОМОВ. А солнце?

КУЗЬМА. И солнце светит. Все дни сливаются в один, а в какой - не поймешь.

ЛОМОВ. Мы видим то, что было, ты думаешь?

КУЗЬМА. А что же еще?

ЛОМОВ. Нам снится наша жизнь.

КУЗЬМА. Да, это похоже на сон.

ЛОМОВ. Что там видишь?

КУЗЬМА. Не там, уже здесь. Мы за ними идем, как тени.

ЛОМОВ. Мы тени, а они?

КУЗЬМА. Не знаю, они встретились здесь или там.

В гостиную вошли Евгения Васильевна, граф Муравьев и Орест Смолин.

СЕРЖ. Входите, входите. (Открывая дверь в спальню.) Ева приглашает нас в Эдем.

СМОЛИН. Если я Адам, вы дьявол, граф?

СЕРЖ. Выходит, так.

ЕВГЕНИЯ (смеется). Вы дьявол?

СЕРЖ. Дьявол - всего лишь наперсник Адама и его детей.

ЕВГЕНИЯ. Но какая радость или слава быть наперсником?

Евгения взглянула на Ореста ее глубоким взором, в котором ничего, кроме тайны соблазна и греха, кажется, не было.

СЕРЖ. Очень большая. Моя радость вдвое больше, чем ваша с Орестом. Вы бы никогда не решились на это свидание, если бы я не видел в том радости, излучая ее на вас вместе и в отдельности. Я влюблен в вас и моя любовь сводит вас. Здесь цветы, фрукты, шампанское. Вы ожидали нас.

ЕВГЕНИЯ. Мне было крайне любопытно, решится ли приехать Орест на свидание, в котором будет присутствовать третий.

Евгения подошла к художнику, глядя на него влекущей улыбкой.

СЕРЖ. Я не третий, я наперсник. Наперсник, сводя влюбленных, всегда присутствует, пусть за дверью.

СМОЛИН. Так встаньте за дверь.

Орест вспыхнул, весьма недовольный тем, что втянули его в какую-то двусмысленную игру, и кто? Гордая, независимая госпожа Ломова. Любви и восхищения ей мало.

СЕРЖ. Не сердитесь, милый друг. Я встану за дверью. Но нам надо обсудить нашу поездку в Италию.

СМОЛИН. Нашу поездку в Италию?

ЕВГЕНИЯ. Орест! (Взяла его за руку.) Не знаю, как, но именно он добился этого. Он сумел убедить меня, как важно для вас путешествие по Италии...

СМОЛИН. Он предвкушает одно: погрузить нас в омут разврата.

СЕРЖ. В омут любви!

ЕВГЕНИЯ. Какая разница? Я с тобой, милый Орест, готова на все.

СМОЛИН. А что его сиятельство?

ЕВГЕНИЯ. Он влюблен в нас, и в его любви мы освободимся от сковывающего нас стыда. Он всего лишь наперсник, весьма забавный, отнюдь не дьявол.

СМОЛИН. О, боги! Это ты меня уговариваешь?

Орест обнимает и целует госпожу Ломову, казалось, совсем забыв о графе, который, стоя тут же, посылает воздушные поцелуи.

СМОЛИН (отшатывается). Или это из какой-то пьесы?

СЕРЖ. Есть такая пьеса, как говорит Гамлет.

Граф отступает к двери, исчезает за нею, оставив ее полуоткрытой.

Ломов, повелев уйти дворецкому, - их никто не замечал, - ринулся на графа и, засветившись, исчез.

ГОЛОС ЮЛИ. Милый, мы умерли или еще живы?

ГОЛОС МОРЕВА. Увы!

ГОЛОС ЮЛИ. Увы?

ГОЛОС МОРЕВА. Мы вне жизни.

ГОЛОС ЮЛИ. Значит, и вне смерти. Это похоже на купанье в море. Давай не всплывать.

ГОЛОС МОРЕВА. Юля!

ЛОМОВ. Это же сон!  (Снова появляясь в яви в гостиной.)

Граф Муравьев прикрывает дверь в спальню.

ЛОМОВ. Что там?

СЕРЖ. Репетиция идет.

ЛОМОВ. Врешь, мерзавец!

СЕРЖ. Милостивый государь, вы с ума сошли!

Ломов влепил оплеуху его сиятельству. На странный звук пощечины из спальни вышли Орест и Евгения, явно смущенные.

СЕРЖ. Вы мне за это ответите.

Граф Муравьев выбежал вон из гостиной.

ЕВГЕНИЯ. Что с ним?

ЛОМОВ. А что с вами?