— Ты что, травки накурился?
— Нет, никогда этим не занимался.
Вновь раздался смешок, преследовавший его в ночных кошмарах.
— Вы благоразумны, сэр, это правильно. Если бы ты не был таким, то не отлетал бы два срока во Вьетнаме. Я, как ты знаешь, думал, что тебе не уцелеть, но ты и я — мы здорово похожи. Мы-то умеем выживать.
Мэтью ничего не ответил. Слова были не нужны. Блох знал, что думает о нем Старк.
— Ну, как тебе работается в твоей брехливой газетенке? — спросил Блох обманчиво-игривым тоном.
— Просто работаю.
Он посмотрел на Фелди, но та даже не потрудилась отвести глаз.
— Работаешь над важной статьей?
— А ты прежде не общался с газетчиками.
— Верно, приятель. — Он оставил игривый тон. — Я звоню предупредить тебя. Забудь о статье. Что бы ты там ни разузнал, забудь об этом. Ты меня слышишь? Так будет лучше для всех. Не надо стоять у меня на дороге, понятно? Чтобы ты не оказался по уши в дерьме. Оставь это, и мы тихо-мирно разойдемся.
Старк с силой вдавил карандаш в бумагу. Грифель хрустнул. Он продолжал давить. Значит, здесь замешан Блох. С того самого момента, когда в отделе новостей «Газетт» появился тощий, пожелтевший, покусанный клопами Отис Рэймонд, где-то в глубине души — там, куда Мэтью заглядывать не любил, — шевельнулась догадка, что рано или поздно прозвучит это имя. Филипп Блох.
Блох вкрадчиво продолжал:
— Ты ведь знаешь, о какой статье я толкую.
— Нет, — сказал Старк, понимая, что его ложь бессмысленна. И все же он должен попробовать. Ради спасения Проныры, может, даже и ради Райдера — или ради своего спасения, хотя об этом он думать не хотел. Ему было приятнее считать, что он справится с Филиппом Блохом. А если понадобится, то и отлупит его.
— Ну что ж, придется тебе напомнить, Отис Рэймонд.
Карандаш сломался пополам, и заостренная часть, скользнув по столу, упала на пол. За спиной подпрыгнула испуганная Фелди. Но Мэтью не шелохнулся. У него нет пространства для маневра. Сейчас все под контролем Блоха. Он знает, что творится, а Мэтью — нет.
Ему не оставалось ничего другого, как только внимательно слушать. И принять правила игры сержанта. Нужно было выиграть время.
— Ты еще называл его Пронырой, — сказал Блох. — Теперь вспоминаешь?
Мэтью положил на стол обломок карандаша с ластиком на конце; его руки уже не дрожали.
— Я очень давно не видел Проныру. Правда, он изредка наведывался ко мне, чтобы дать знать, что все еще жив.
— Он наведывался к тебе на прошлой неделе? Он заходил, Старк?
В словах Блоха слышалась самодовольная уверенность. Будь он сейчас рядом, Старк придушил бы его. Но Филипп Блох всегда оставался недосягаемым.
— С какой стати я должен тебе что-то рассказывать, Блох?
— Мне известно о ваших разговорах, сэр. — Издевка была уже не такой изящной, как прежде. — Кончай выгораживать его; этот сукин сын заложил тебя. И сейчас ты будешь иметь дело со мной, так что не стоит делать вид, будто не понимаешь, о чем идет речь. Уяснил?
Мэтью остался непоколебим.
— Девяносто девять процентов из того, что несет Проныра, полная чепуха. Уж поверь мне.
— Брось, Старк. Я знаю, слышишь? — И снова послышался его отвратительный смешок. — Знаю. Что бы Рэймонд ни наболтал тебе, ты принял это за чистую монету. А это и в самом деле чушь собачья, заруби себе на носу.
— Дай мне поговорить с Пронырой, — твердо сказал Мэтью.
— Я не предупреждаю дважды. Запомни.
Блох повесил трубку.
Старк швырнул трубку на аппарат, но этого было явно недостаточно, и тогда он вскочил, взял телефон и грохнул его об пол. Собратья-репортеры встревоженно посмотрели в его сторону, но увидев, что это бузит Мэтью Старк, вновь принялись за работу.
Фелди лишь сказала:
— Господи всевышний!
Старк молча поднял телефон и поставил его на место. Он был цел. Когда оборудовали отдел новостей, учли необузданный нрав репортеров, и аппараты были достаточно прочными.
— Ты не объяснишь, что все это значит? — спросила Фелди.
— Нет.
— Я твой редактор, и…
— Фелди, я знаю, кто ты, и уважаю тебя. — Он смотрел на нее прямо и старался говорить как можно мягче. — Но ответа у меня пока нет.
Она вздохнула, нерешительно сдвинула очки на лоб и наконец кивнула.
— Ладно. Подождем. Поступай так, как считаешь нужным. Я сделаю тебе небольшое послабление.
— Спасибо. Слушай, окажи мне любезность.
— О, Господи! Это неслыханно! Что тебе еще надо?
— Билет до Антверпена.
— Слушай, ты что, считаешь, будто работаешь в «Пост»?
— Я обдумаю это вечером в аэропорту Кеннеди. А сейчас я отправляюсь в Нью-Йорк. — Он натянуто улыбнулся и повесил куртку на плечо. — Хочешь, чтобы я опять сказал тебе спасибо?
— Два спасибо за одно утро? Не думаю, что я вынесу такое. Убирайся отсюда, Старк. И привези мне статью.
Хендрик де Гир стоял на холодном, колючем ветру. Его опять стошнило. У него скрутило кишки так, словно потроха бились в агонии. Они были переполнены джином и желчью. Голландский джин теперь тоже стал его врагом. Когда он был моложе, он мог пить несколько дней подряд, и не было ни рвоты, ни боли. И забвение наступало быстрее. Прежде ему не многое хотелось забыть, но сейчас он понял, что ошибался. Очередная ложь, которую он придумал для себя. Просто раньше он думал, что впереди еще целая жизнь и ему хватит времени искупить совершенное зло. А когда подступили мысли о старости, он утешал себя тем, что оглянется назад и увидит молодого Хендрика, который всем желал только добра, но порой, может быть, недопонимал происходящее. Его подло обманывали. Но добрых дел в его жизни все-таки окажется больше. В этом он был убежден.
Так было прежде. Но сейчас, когда его жизнь клонилась к закату, годы проходили и не оставалось времени на искупление грехов, он перестал питать иллюзии. Они растаяли как-то незаметно — вместе со старыми друзьями, с их открытым, искренним смехом и доверием к нему. Возможно, тогда, как и сейчас, он хотел только добра. А может, и нет. Разве это имеет какое-нибудь значение? Главное, к чему это привело?
Джин кончился.
Он рухнул на палубу и заснул на холодном, пронзительном ветру.
Дело шло к вечеру, а Мэтью Старк никак не мог разыскать Джулиану Фолл. Поездом он доехал до Ла Гардиа, оттуда, взяв такси, поспешил прямо в Вестсайд. Консьерж Бересфорда сказал, что ее нет дома. Не видел ли он выходившую отсюда женщину в енотовой шубе и красных виниловых ботинках? Видел. Но это была не Джулиана Фолл.
Нет, не она. Это была Д. Д. Пеппер.
Она сидела за роялем в клубе «Аквэриан» и играла Моуза Эллисона — розовые волосы, бархатное платье изумрудного цвета, словно взятое из старых фильмов с Гретой Гарбо. Длинные, расширяющиеся книзу рукава оторочены норкой. На этот раз она не сняла туфли и сидела за роялем, сосредоточенно сжав губы.
