Она прогнала мысли о нем и позвонила в дверь. Вильгельмина Пеперкэмп была не самым приятным человеком, но Джулиана чувствовала, что на нее можно положиться.
Старая голландка открыла дверь. На ней были бесформенное шерстяное платье, теплые носки и стоптанные туфли, волосы подстрижены коротко и без затей, косметикой, она не пользовалась.
— Джулиана?
Прищурив голубые глаза, она подозрительно осмотрела племянницу, стоявшую на ступенях парадного крыльца.
— Ты ли это? Что у тебя с волосами?
Джулиана привела рукой по волосам, жестким от геля и торчавшим в разные стороны после долгого перелета, но не стала баловать тетю Вилли объяснениями. Вильгельмина всегда была упрямой, раздражительной, нудной и язвительной особой. Ей никогда ничего не нравилось. Дай лишь повод, и она разъяснит тебе, насколько ты легкомысленна и бестолкова. Она никогда не поймет Д. Д. Пеппер. Джулиана засомневалась, правильно ли она поступила, приехав сюда. Тетя Вилли запросто может сказать ей, что она ведёт себя нелепо, и отослать домой.
— Да, это я, — ответила Джулиана. Будь что будет, какая разница, подумала она. Она приехала, и все тут.
— Ну что ж, заходи, — сказала Вильгельмина, нисколько не удивившись, и распахнула дверь. Она разглядывала зеленое бархатное платье племянницы и поплывшую вокруг глаз косметику. — Когда я была моложе, у меня было похожее платье. Но, думаю, на тебе оно смотрится лучше.
Неужели это комплимент? Джулиана не знала, как отнестись к словам тетки. Она не могла забыть, как семь лет назад та давала храпака на ее первом концерте в Дельфшейвене, да и потом много чего позволила себе в ее адрес.
— Конечно, — продолжала тетя Вилли, — это было пятьдесят лет назад. Но я иногда думаю: если бы мы, старухи, не сдали в свое время наши платья в магазины поношенных вещей, то что сегодня надевали бы сумасшедшие молодые женщины?
Джулиана неожиданно для себя рассмеялась.
— Вот уж чего никак не ожидала.
— То есть?
— Да нет, это я так.
Основываясь на мнении матери и на собственном опыте недолгого общения с теткой, Джулиана знала, что Вильгельмина Пеперкэмп не может похвалить, без того чтобы тут же как-нибудь не уколоть собеседника. Она словно не хотела, чтобы другие догадались о ее доброте, — а может, просто боялась перехвалить собеседника. Джулиану радовало, что их семью от тети Вилли отделяет океан, пусть и второй по величине, хотя расстояние не мешало тетке осуждать свою младшую сестру. Она весьма недвусмысленно высказывала раздражение по поводу того, что Катарина не научила дочь голландскому языку. Но то, что Джулиана в восьмилетнем возрасте не выказала интереса к изучению этого языка, нисколько не волновало тетю Вилли. Сама Джулиана пожалела об этом значительно позже.
— Вас, похоже, не удивляет мой приезд, — заметила Джулиана.
— Удивляться — это дело молодых.
Квартира тети Вилли была маленькой и тесной и состояла из гостиной, кухни и спальной комнаты. Мебель была старая, но хорошо сохранилась, и почти все подоконники ломились от цветов. Джулиана проследовала за тетей — такой знакомой, но все же чужой — и ее толстыми шерстяными носками в маленькую кухню.
— Я делаю бутерброды с сыром, — сказала Вильгельмина, подойдя к кухонному столу. Она отрезала от головки зрелого «Гоуда» несколько тоненьких ломтиков.
Джулиана села за стол застланный застиранной, но опрятной скатертью, и потрогала выстроенные в ряд глиняные горшки. Они были не новыми, но безупречно чистыми.
— Вы куда-то собираетесь? — спросила она.
— В Антверпен.
— Но я тоже… — Она спохватилась и не договорила. Вильгельмина откусила кусочек сыра.
— Что «ты тоже»? Джулиана, я не люблю, когда темнят. Предпочитаю откровенность.
Джулиана, не отвечая, взяла ломтик сыра, протянутый ей теткой на кончике ножа. Она не Любила «Гоуд» — он был слишком острым и чересчур отдавал плесенью. Но ей хотелось собраться с мыслями. Если она выложит сейчас все тете Вилли, та в свою очередь может ничего ей не рассказать. В конце концов, она родная сестра ее матери.
— А зачем вы едете в Антверпен? — как бы невзначай спросила она. — Я помню, вы говорили, что не приезжаете к нам в Нью-Йорк только потому, что терпеть не можете путешествия.
— Антверпен не так далеко, как Нью-Йорк. — Вильгельмина тщательно завернула головку сыра и положила ее в холодильник. — Это верно, я не люблю путешествовать. Один раз в год езжу к друзьям в Аалсмеер, они возят меня на цветочную ярмарку и из жалости пичкают всякими вкусностями.
Джулиана не смогла скрыть удивления.
— Почему из жалости? Вильгельмина засмеялась.
— Потому что я старая и одинокая. А когда я возвращаюсь домой, то вижу, что какой-нибудь из моих цветков увял или погиб. У тебя дома есть цветы?
— Нет. Только рыбки.
— Рыбки? Ты их ешь?
— Конечно, нет. Это мои питомцы.
— Ох уж эти сентиментальные американцы, — пробормотала Вильгельмина, продолжая собираться в дорогу. Она достала из жестянки с полдюжины галет и наполнила термос горячим чаем.
Джулиана в глубокой задумчивости наблюдала за ней.
— Я думала, что отсюда до Антверпена на поезде можно добраться за пару часов.
— Примерно полтора часа езды. — Она завинтила крышку термоса. — Я всегда беру с собой еду. Это привычка еще с войны. Если ты один раз почувствовал, что такое голод… — Она махнула рукой и не договорила. — Твоя мать знает, что ты здесь?
— Нет, — виновато ответила Джулиана. — Я собралась совершенно неожиданно.
— Ты должна позвонить ей и сказать.
— Это ее не обрадует.
— Еще бы. Ведь она твоя мать.
Джулиана посмотрела на тетку и вдруг сообразила, насколько же она невежлива. Ей только сейчас пришло в голову, что нужно было помочь тете собрать еду. Но тетя Вилли всегда казалась такой самостоятельной.
— А вы давно разговаривали с мамой?
— Недавно. Она звонила мне, чтобы сообщить о Рахель Штайн.
— А она не сказала вам…
— Джулиана, наш разговор был личным. А теперь иди позвони матери. Можешь звонить от меня, но покороче. Телефон нынче очень дорог.
Чувствуя на себе взгляд тети Вилли, Джулиана набрала номер родительской квартиры на Парк-авеню. Как она и предполагала, дома была только экономка, пообещавшая передать Катарине и Адриану Фоллам, что их дочери сейчас нет в городе и она шлет им привет.
— Ты не сказала, где ты находишься, — заметила тетя Вилли, когда Джулиана положила трубку.
— Мне уже тридцать лет. Тетя Вилли, а вам разве не интересно узнать, зачем я приехала?
Вильгельмина сложила еду в бумажный пакет.
— Но ты ведь расскажешь мне об этом. Ладно, поехали в Антверпен.
— Но откуда вы знаете, что я еду…
— Я не круглая дура, Джулиана. — Старая голландка надела шерстяное пальто и сунула пакет под мышку. Джулиана вышла вслед за ней из квартиры, на ходу надевая шубу. — Мне нравится мех енота, — одобрила Вильгельмина. — Хотя обычно я видела тебя в кашемире и шелках.
— Ну, вы нечасто меня видели.
— Неужели?
