— Подбирай выражения.
— Я имею право знать.
— Да?
— Ладно. — Джулиана вздохнула, понимая, что опять проиграла тетке. Она не хотела тратить время на бессмысленные препирательства. — В газетах писали, что Рахель Штайн после войны переехала в Нью-Йорк. Почему?
— Они с братом Абрахамом уехали, потому что не могли оставаться здесь. Люди их круга и нации, их семья и друзья, все погибли, да и страна была в руинах. Мы страдали от голода. Нидерланды были освобождены только весной 1945 года, почти через год после Франции и Бельгии. Осенью 1944-го войска союзников попытались овладеть Арнхеймом. Была разработана операция, в результате которой предполагалось создать коридор в южной части страны вплоть до Германии, взять под контроль три основные реки и изолировать немецкие войска, оккупировавшие Нидерланды. И тогда союзники смогли бы прорваться в Германию. Если бы этот план удался, то война закончилась бы значительно раньше.
— Но он не удался, — полуутвердительно сказала Джулиана. Ее сведения об истории Второй мировой войны были скудными.
— Нет, — медленно проговорила Вильгельмина. — Он не удался. Немцы в ответ еще сильнее закрутили гайки. Доставка продуктов на запад страны сократилась, так как не было нефти и угля и транспортировка стала практически невозможной. Говорят, что в день мы получали меньше пятисот калорий, необходимых для выживания, — а ведь ещё были onderduikers, которых тоже нужно было кормить. Твоя мать единственная, кому удавалось приготовить что-то вкусное из кормовой свеклы и луковиц тюльпанов. Это была ужасная, страшная зима. Тогда ее назвали Hungerwmter. То есть, Голодная зима.
Джулиана молчала. Что она могла сказать? Мать никогда не рассказывала об этих страданиях. Никогда.
— В любом случае, — продолжала тетя Вилли, — у Рахель и Абрахама здесь ничего не осталось. Они предпочли эмигрировать в Америку, и мы разлучились навсегда. Так случается. — Вильгельмина, уйдя в прошлое, некоторое время молчала, но быстро оправилась и достала из пакета печенье, шесть штук, завернутые в вощеную бумагу. — На, съешь. Кстати, ты заметила, что нас преследуют?
Джулиана резко повернулась, но тетка схватила ее за локоть и не дала оглянуться. Джулиана кивнула ей, показывая, что владеет собой, и с сомнением прошептала:
— Вы уверены?
— Еще бы. — Вильгельмина сказала это очень просто без всякого высокомерия, и отпустила руку племянницы. — Я пять лет прожила в городе, оккупированном немцами, я знаю, что такое слегка, и не люблю ее. Нацисты слишком часто практиковали это. И теперь я не выношу, даже когда сзади меня тащатся дети, живущие по соседству.
В другой ситуации Джулиана сочла бы, что у тетки мания преследования. Но только не сейчас. Она помнила о Мэтью Старке, о его странном визите в «Аквэриан», после которого она так и не смогла взять себя в руки и рванула в Роттердам.
Нарочито спокойным голосом она спросила:
— Как он выглядит?
— Как нацист.
Старая голландка сжала губы.
— Бога ради! Тетя Вилли, что вы говорите!
— Он следил за нами еще до того, как мы вошли в поезд. У него очень светлые волосы…
— И у меня. И у вас. Но это не говорит о том, что мы нацисты.
Вильгельмина пропустила мимо ушей ее замечание.
— Волосы коротко подстрижены, одет очень аккуратно. Даже слишком аккуратно, как мне кажется. Молодой человек не должен быть столь педантичным в одежде. Я знаю, ты скажешь, что я с приветом, но такая уж я есть. — Она передернула массивными, широкими плечами. — Война давно закончилась, но я всегда буду ненавидеть нацистов. Мне трудно простить даже молодых немцев, хотя я понимаю, что это нужно сделать.
— Я не верю в коллективную вину, тетя Вилли.
— Да и я не верю, но, увы, я никогда не смогу доверять немцам. Мне всегда будет казаться, что они хотят править миром, но у них для этого никогда не хватало воображения. Они благоговеют перед властью. Я нахожу это странным.
— Еще бы. А как вы думаете, что нам делать с этим парнем?
— Пока ничего.
— И поганый сукин сын будет таскаться за нами?
Тетя Вилли улыбнулась.
— Мне нравится твой настрой, Джулиана. Не волнуйся, в Антверпене мы избавимся от этого нациста.
Когда они прибыли на антверпенский вокзал, тетя Вилли стремительно бросилась в людскую толпу, нисколько не сомневаясь, что племянница не отстанет. Джулиана не теряла ее из вида.
— Нацист не догадывается, что мы заметили его, — сказала тетка. — Ха! Надо же, какая самоуверенность! Она-то нам и поможет.
Она крепко держала Джулиану за локоть, и они вскочили в автобус, отделавшись от хвоста. Вильгельмина сияла.
— Ну что ж, это оказалось несложно.
— Господи! Тетя Вилли, — сказала Джулиана.
В словах ее не чувствовалось облегчения. Она была поражена: тетя Вилли оказалась права — их действительно преследовали.
Глава 13
Добравшись до хижины, Отис Рэймонд повалился на койку, застланную вонючим матрацем. Перекатившись на спину, он тыльной стороной ладони вытер с лица грязь и пот. Он дрожал и потел одновременно. Здесь было не так холодно, как в Вашингтоне, но холоднее, чем он привык. Все кампании, в которых он принимал участие раньше, проходили в теплых местах. Он любил жару, любил те края, где не нужно было корчиться от холода. Он говорил ребятам: «Пусть москиты, дизентерия, малярия — но только не ваш долбаный снег».
Он почти слышал, как ноют кости. Он худеет с каждым днем, ему постоянно хочется есть, он не поспевает за молодыми ребятами и даже за парнями постарше, они здесь как рыбы в воде. Господи, сколько ему лет? Сорок? Он никогда не предполагал, что проживет так долго.
Он скрипуче засмеялся, приподнялся и сел, тяжело дыша.
— И это называется жизнью?
Голова тоже болела. Слишком много спиртного, слишком много наркотиков, несмотря на то, что Блох был строг насчет этих дел. Тут сержант даст фору самым заправским праведникам. Но Отис нашел, как обойти правила и запреты; он всегда находил обходные пути. У него в заначке есть бутылка. Хотя сейчас неважно, выпьет он ее или нет. Чем бы он ни занимался последнее время, все равно у него перед глазами прежние славные денечки и ребята, которых он спас, а чаще те, кто погиб. Хуже всего он чувствовал себя, когда они оказывались в его вертолете. Он помнит, как эти бедные дурни, несчастные ублюдки визжали, вспоминали мамочек, невест, жен, как они вопили и матерились, или просто кричали без слов; он до сих пор видит кровь, и кишки, и кости, чувствует запах смерти и зловоние, исходящее от трупов. Они со Старком поливали вертолет водой до пропеллера, чтобы отмыть его от крови и кишок.
После Вьетнама ему тоже приходилось сталкиваться со смертью, но это было совсем другое. Может, потому что он стал старше, или потому что те погибшие мальчишки были первыми, а может быть, теперь это его уже не цепляло за живое. Если бы ему пришлось погибнуть, то он бы сделал это без звука. Когда он в первый раз отправился во Вьетнам, он вовсе не рассчитывал, что выживет. А потом, уцелев, не знал, что
