Пока вели разговор о Стабровском, подошли Шелапутов, Заплаткин и Гусев.
— А если припугнуть этого следователя, — предложил Шелапутов. — Послать ему записочку: «Или Людвиг — на свободе, или вы, господин следователь Зенковский, — на погосте!»
— Кончай, Вася! — строго одернул его Нестеров. — Такими штучками можно вовсе дело испортить… Ладно, кончили… Арам, попроси Гайка, пусть еще раз переговорит со следователем.
Со стороны дороги подошла большая группа деповцев. С ними Андрюша Батраков. Юноша тотчас снял туфли, рубашку, пощупал ногой воду в арыке и сказал озорно:
— Благодать! Искупаться бы!
Подъехала в тарантасе Красовская. Постояла возле дороги и пошла, нагибаясь и срывая яркие красные маки. В синем нарядном платье, в лакированных туфлях, со взбитой прической, она была очаровательна. Андрюша, увидев ее такой, усмехнулся:
— Тома, можно подумать, ты не на маевку, а на бал пожаловала!
— Я знаю, что ты умный, — отозвалась она. — На лучше помолчи…
Только один Нестеров знал: почему сегодня Тамара уделила столь много внимания своей внешности. Поздоровавшись с ней, сказал:
— Я велел Адольфу, чтобы пригласил сюда Каюмова… Тебе сказали?
— Да, я знаю, — смутилась она. — Спасибо вам, Иван Николаевич.
Сам Нестеров тоже испытывал неловкость перед джигитом. «Втянул я его вместе с каретой в водоворот опасностей, а потом сам же и обвинил в ненадежности!» — раздумывал он порой. Поначалу, так же, как н Красовская, хотел извиниться, перед Ратхом, взять все «грехи недоверия» на себя, но потом решил: «Испытаем-ка еще разок!» Нестеров через Романчи поручил Ратху распространить накануне 1 Мая сотню прокламаций. Клоун не выразил ни малейшего опасения за него, лишь пошутил: «Было у отца три сына: старший умный был детина… А тут наоборот. Младший умный был детина, средний был и так и сяк, а старший вовсе был дурак!»
Нестеров улыбнулся шутке и уточнил: «Тогда так, Адольф: если справится джигит с заданием — приведешь его на маевку!» Вот и ждал его сегодня с нетерпением.
Циркачи приехали на неоседланных лошадях.
— Доброго здоровьица! С праздником! — пророкотал басом Романчи.
— Здорово, здорово, коли не шутишь, — тут же отозвался Вахнин.
— Клоунский хлеб — острая шутка, — сказал Нестеров, пожимая Романчи руку и косясь на Ратха, который спускался по пологому откосу к ним. — Ну, как наш джигит?
— Надежный парнишка, я же говорил тебе, — заверил Романчи. — Ну-ка, Ратх, двигай сюда.
— Доброе утро, — улыбнулся Нестеров.
— Главное, сообразил-то как! — продолжал Романчи. — Я ему говорю: «Разбрось вокруг цирка», а он учудил. За полчаса до представления, пока мы гримировались, вышел тихонько на арену, потом — по рядам, и разложил все прокламации «согласно купленным билетам». Впустили публику, садятся люди и читают: «Завтра великий праздник пролетариата!»
— Ну что ж, молодец, джигит — тверже выговорил Нестеров и похлопал парня по плечу. — На Красовскую не серчай, она тут ни при чем. Во всем виноват я. Но и я себя не виню. Подпольное дело — дело особое. Тут промашки недопустимы, и ошибок не должно быть. Всякая, даже малая, ошибка оплачивается кровью. Стабровского предал гимназист Мартыненко, а ему доверились наши товарищи так же, как тебе. И если уж говорить начистоту, я и сейчас еще мало понимаю — какая нужда влечет тебя в наш пролетарский лагерь. Старший брат у тебя — офицер-жандарм! Революция для него, что кость в горле, а ты — за революцию…
— За революцию, — согласился Ратх. — Потому что в революции нет таких, как Мартыненко. Я люблю справедливых людей. Ишан и мой отец, когда налог собирают с дехкан, совесть совсем теряют. У отца камча в крови, сам видел. Старший брат говорит, если мы дадим соединиться дехканам с русскими босяками, то туркменская нация погибнет. Я давно вижу: он не прав!
— Ты что ли научил парня политике? — Нестеров взглянул на Романчи.
— Да брось ты, Иван, ей-богу! — обиделся тот. — Ты думаешь, если мусульманин, то ума у него меньше нашего? Поговори с ним — он тебе не такое скажет. Он же пять лет в гимназии учился. И Лермонтова, и Пушкина знает. И жалеет всё время, что туркмены читать-писать не умеют.
— То-то и оно, — удрученно проговорил Нестеров. — А то бы мы давно подбросили листовочек в их аулы.
— Слушай, Иван, ну кого еще ждем! — донесся голос Вахнина. — Кажется, все в сборе.
— Все, говоришь? — Нестеров обвел взглядом собравшихся. — Ну тогда начнем… А начать я хотел бы с того, что с каждым новым днем наши революционные ряды пополняются новыми боевыми товарищами… И великий праздник труда встречаем мы тесно сомкнутыми колоннами, с музыкой и развернутыми знаменами…
— Эка, куда хватил! — засмеялся Романчи.
— Да я что, только о себе, что ли? Чудак человек! Я же вообще, о Европе и так далее. Наши европейские братья-рабочие сегодня проходят по улицам городов и сел, наполняя ужасом и трепетом сердца эксплуататоров-кровопийц и грабителей!
Нестеров перевел дыхание, и только было начал следующую фразу, как сидевший выше других, на склоне, Андрюша Батраков крикнул испуганно:
— Иван Николаевич, казаки! Или жандармы… Посмотрите!
Сидевшие кучно перед Нестеровым рабочие мгновенно вскочили. Некоторые полезли вверх, на открытое место.
— Куда?! — остановил их Нестеров. — А ну, назад!
Рабочие остановились. Замерли, прислушиваясь: что там такое случилось.
— Сюда идут, — с прежним испугом проговорил Андрюша. — Наверное, кто-то опять выдал нас.
Нестеров вылез на пригорок: со стороны городской полуразваленной окраины двигалась солдатня — человек тридцать или сорок, а может, и побольше.
— Романчи, Ратх — к лошадям быстро! — распорядился Нестеров. — Вячеслав, достань карты, начинайте играть в очко… Деньги на кон! Водку тоже поставьте… Закуску!
— Ну, стервы! — выругался Шелапутов, глядя на приближающихся солдат. — И как им удается вынюхать?!
— Но маевка же сегодня! — возразил ему Вахнин. — Все казаки сейчас на ногах. А они-то знают, что социал-демократы обычно собираются в балках да оврагах. Я давно предлагаю перенести все сходки в пески, в сторону аула Анау.
Солдаты тем временем подошли ближе. Вот уже стало видно: идут без оружия. Шагающий впереди поднял в знак приветствия руку и прокричал:
— Генацвале, свои мы!
— Вахнин, Асриянц, ну-ка, пошли со мной, — пригласил Нестеров и двинулся навстречу солдатам. — Кто такие? — полюбопытствовал он.
— Кацо, свои, — ответил испуганно горбоносый, с черными усиками, грузин. — Свои мы! А вы тоже испугались? На маевку мы. Нам нужен Нестеров.
— Не по тому адресу! — все еще опасаясь подвоха, ответил Нестеров. — Если хотите сыграть в очко — пожалуйста.
— Кацо, нам сказали, маевка — на Асхабадке, — со злостью проговорил солдат. — Там, мол, найдёте Нестерова.
— А откуда вы знаете Нестерова?
— От кизыларватцев знаем… От Батракова.
— Ну с этого бы и начинали, — облегченно вздохнул Иван Николаевич. — Я и есть Нестеров.
— А я — Метревели, — назвался солдат. — Мы организовали группу эсдеков. Держим связь с кизыларватским железнодорожным батальоном… А там нам говорят: «Вам надо связаться с Нестеровым и на правах автономии войти в асхабадскую РСДРП!»
— Ясно, — сказал Нестеров. — Давайте шагайте, продолжим разговор.
Прошло ещё с полчаса, прежде чем рабочие успокоились и познакомились с солдатами Первого
