А у меня такое чувство, подумала она, что с годами многие из нас все глубже и тоньше постигают ужасающую правду жизни. Во всяком случае, я могу это сказать о себе.
— И тогда остается вопрос необыкновенной важности. — Худощавый мужчина, сидевший за письменным столом напротив Нормы, даже повысил голос: — Зачем мы вообще живем? Зачем все эти муки, если мы не способны ни поумнеть, ни стать приличными людьми, чуть более дружелюбными и менее озлобленными? Почему, Норма? Почему?
— Ай, Йенс, я тоже этого не знаю, — проговорила Норма с тоской. — Но неужели ты не можешь думать ни о чем другом? Не можешь перестать мучить себя и других?
— Нет, — ответил он обиженным тоном. — Чего не могу, того не могу.
— Ты сам себя губишь, дружок, — сказала Норма. — Это чистой воды безумие. Успокойся! Всем известно, что мы живем в собачьем мире. И ты не в силах ничего изменить. И я тоже. Никто не в силах!
— Но ведь мы просто обязаны что-то делать, Норма! — простонал он. — Иначе зачем мы живем?
— Да не знаю я, Господи ты Боже мой! — выкрикнула Норма, сама устыдившись своей внезапной истеричности. — Извини, Йенс, я не хотела тебя обидеть. Ты, конечно, прав.
У каждого свой пунктик, подумала она. Он желает знать, кто он такой, хочет улучшить этот мир. А для меня главное — докопаться, кто убил моего сына. Каждый зациклен на своем. Но ведь Йенс долгие годы был репортером, как и я. И каждый день нос к носу сталкивался с жизнью без всяких прикрас. Как он сохранил свою наивность и простодушие?
— Перестань, Йенс, — проговорила она резко. — Перестань заниматься самоедством. Не то еще свихнешься.
Он опустил голову и долго молчал.
— Не обижайся, — сказал он наконец. — Ты же знаешь, я зануда.
— Ты мой друг, — улыбнулась Норма. — Скажешь ты мне или нет, друг дорогой, зачем ты меня пригласил?
Кандер встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед.
— Если помнишь, у нас из «Мира в кадре» пропал весь материал о похоронах профессора Гельхорна и его семьи.
Норма не сводила с него глаз.
— С тех пор нас постоянно навещают полицейские чины. Все они имеют вид big boss,[31] Сондерсен тоже наведывался. Ты с ним, конечно, знакома.
— Да. Я ему эту историю и рассказала.
— Так я и думал. Но ни он, ни его люди у нас ничего не разнюхали.
— Знаю.
— Ну да, а теперь выясняется, что то же самое случилось в Париже.
Черные глаза Нормы сузились.
— Что еще случилось в Париже? И где?
— На обеих крупнейших телестудиях, «Премьер шен» и «Теле-2». Мы, европейские репортеры, почти все знакомы между собой, сама понимаешь. Мой старинный приятель Ален Перье работает на «Премьер шен» в таком же отделе, как и наш. Вчера вечером он позвонил мне. Не сюда, по домашнему телефону. У них, мол, случилось то же самое, что и у нас. В «Теле-2» тоже. Пропали пленка и кассеты.
— Какая такая пленка?
— Ну, для вечерней передачи теленовостей.
— И кошке понятно. С каким материалом, я тебя спрашиваю?
— Тебе что-нибудь говорит название фирмы «Евроген?»
— Да, — Норма тяжело поднялась со стула и тоже прошлась по кабинету.
«Евроген» — ведь об этой фирме упоминал Барски. На память мне пока жаловаться не приходится, подумала Норма. У них работает этот Патрик Рено, которому бедолага Том Штайнбах, уже больной, собирался передать всю документацию о последних опытах группы Гельхорна.
— Итак, «Евроген?» — напомнила она.
— У них неприятности. Да еще какие! Несколько месяцев они помалкивали, а потом кто-то не выдержал и устроил скандал. Ничего не попишешь, пришлось им созвать пресс-конференцию. Образовали комиссию для проверки всех фактов. Набежала куча журналистов. Задавали самые немыслимые вопросы. Пресс-конференцию снимали команды с «Премьер шен» и «Теле-2». И через час с небольшим весь материал исчез и в «Теле-2», и в «Премьер шен». Все французские воскресные выпуски только об этом и трубили. А сегодня, особенно, сказал Ален. Ты еще не слышала?
— Когда? Я только приехала в редакцию, как позвонил ты.
— Возьми «Фигаро», «Матэн» и прочее. Огромные анонсы: «Правительство пытается прикрыть преступников. Оно позволило похитить пленку».
— Господи ты Боже мой! Что у них там в «Еврогене» стряслось?
— Давай по порядку. Лаборатории находятся на территории госпиталя имени де Голля. Ребята из госпиталя держали язык за зубами до последнего. Короче, выясняется, что пятеро сотрудников «Еврогена», которые занимались рекомбинацией ДНК, заболели. И трое из них уже умерли. Остальных двоих ждет та же участь.
— Чем заболели?
— Неизвестной разновидностью рака, — сказал Йенс Кандер.
22
На столе в кабинете Барски лежала кипа французских газет. Жирные заголовки так и бросались в глаза:
ТАИНСТВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В ГОСПИТАЛЕ ИМЕНИ ДЕ ГОЛЛЯ.
ПЯТЕРО — ЖЕРТВЫ ГЕННЫХ МАНИПУЛЯЦИЙ?
СЛУЧАИ ЗАБОЛЕВАНИЯ РАКОМ В ГОСПИТАЛЕ ИМЕНИ ДЕ ГОЛЛЯ.
СЛУЧАЙНОСТЬ ИЛИ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ?
«ПРИЧИНА СМЕРТИ — ОШИБКИ В МАНИПУЛЯЦИИ» — УТВЕРЖДАЮТ ПРОФСОЮЗЫ.
ЧТО ПЫТАЕТСЯ СКРЫТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВО?
ЧТО ПРОИСХОДИТ В ЛАБОРАТОРИЯХ «ЕВРОГЕНА»?
Примерно два часа спустя, около тринадцати пополудни. Три человека углубились в чтение газет и не произносят ни слова: это Барски, Норма и Сондерсен.
— Господин Сондерсен, — прерывает общее молчание Норма. — Вам было что-либо известно об этих заболеваниях и смертях?
— Нет, — отвечает он, и в голосе его звучат печаль и гнев.
— Выходит, вы не знали об исчезновении материалов пресс-конференции в «Премьер шен» и «Теле-2» — как и в студии «Мир в кадре» после похорон Гельхорна?
— Нет.
— Удивительно, — безжалостно говорит Норма. — Я-то полагала, что, расследуя преступление, подобное нашему вы поддерживаете постоянный контакт с зарубежными коллегами.
— Вы не ошиблись, — ответил Сондерсен и отошел к окну.
— Как вас понять? — спросил Барски.
Сондерсен повернулся к ним спиной и ничего не ответил.
— Господин Сондерсен! — громко окликнула его Норма.
— Да.
— Доктор Барски задал вам вопрос.
По-прежнему стоя к ним спиной, сотрудник ФКВ глухо проговорил:
