в Варку, а потом на фронт. Батальон принимал участие в боях за Студзянки, но сам он, парашютист, ни разу не выстрелил и именно…
— Довольно этой беллетристики, — резко оборвал его Горшанов. — К делу: состав батальона, вооружение, командиры…
Парашютист отступил на шаг, еще ниже опустил голову и продолжал:
— Три роты, в каждой восемнадцать ручных и четыре станковых пулемета, два миномета среднего калибра. Четвертая рота состоит из двух саперных взводов, противотанкового взвода с тремя орудиями, взвода тяжелых минометов, насчитывающего шесть стволов. Кроме того, в роте — пятнадцать ручных пулеметов. Командует батальоном подполковник Леман. Первой ротой, в которой я служил, — капитан Крумбигель. Связной командира роты — Альфонс Мюллер.
Чайников потянулся к кинжалу, чтобы отрезать ломоть хлеба. Пленный отскочил к стене и закрыл лицо руками. Переводчик прикрикнул на него.
— Он думает, что полковник хочет его зарезать.
— Голодный, глаз не спускает с пищи.
— Не с пищи. Он только на кинжал и смотрит.
— Скажите ему, что мы соблюдаем принципы Женевской конвенции.
Унтер-офицер не хотел больше говорить. Он только буркнул, что если бы не глупая пропаганда, пугающая большевиками, то от него ничего бы не узнали.
Чайников огорчился, что по его вине немец стал несговорчивым. Когда переводчик и пленный вышли, Горшанов сказал:
— Ерунда. Достаточно того, что мы узнали. — Некоторое время он молча подсчитывал цифры, записанные на бумажке, а потом проворчал: — Большая сила! Более трехсот хорошо обученных солдат, одних только ручных пулеметов шестьдесят девять. Они получат сильную танковую и артиллерийскую поддержку…
— А если перенести командный пункт? — вслух подумал Чайников. — Пусть ударят в пустоту.
— Некуда. — Горшанов покачал головой и, склонившись над картой, проговорил: — Если мы позволим оттеснить себя хотя бы еще на двести метров, то тогда фрицы ударят со стороны ходкувской поляны, оттуда всего лишь километр, и зажмут в кольцо не только мой полк, но и 170-й подполковника Дронова. И тогда они прорвутся на Выгоду и в Пшидвожице. Мы должны их задержать здесь любой ценой. Организуем сильный узел сопротивления. подготовим круговую оборону.
— Согласен. — Чайников кивнул головой.
Контратаки в лесу Остшень
Атака на Суху Волю и Басинув, начатая на рассвете, окончилась неудачей. Это не позволило командованию дивизии «Герман Геринг» развить наступление на широком фронте, но силы, которые могли быть использованы в лесу Остшень, увеличились теперь почти на 300 солдат и 10 бронированных машин. В связи с этим было решено оставить пока в резерве батальон парашютистов и ввести его в бой в самый разгар сражения, чтобы добиться значительного перевеса.
В половине пятого артиллерия и минометы открыли ураганный огонь. Через десять минут двинулись танки с пехотой.
Подполковник Леман, прозванный «старым зайцем» (что можно было бы истолковать и как «старый пройдоха»), ждал приказов, сидя у радиостанции.
Командир 1-й роты капитан Крумбигель прогуливался около своего бронетранспортера, время от времени любуясь новеньким Железным крестом, полученным за штурм Студзянок. Вручение награды состоялось прошлой ночью.
Слишком долго они бездействуют в этом лесу. Наконец сегодня — атака. Сегодня десантники капитана Крумбигеля покажут, чего они стоят. Рукопашный бой — их стихия.
Стрелки часов приблизились к пяти. И вот раздался долгожданный сигнал. Рота маршевым порядком двинулась по лесу, перешла недавнюю линию фронта, распознав ее по трупам своих и неприятельских солдат.
«Чтобы занять перед атакой исходные позиции — противоположную опушку леса, мы должны были пройти участок густого леса… Однако, прежде чем мы достигли опушки, русские батареи из стволов всех калибров открыли огонь», — вспоминал связной капитана Крумбигеля Альфонс Мюллер в ноябре 1961 года в ежемесячнике «Дер дойче фалльширм-егер».
Массированный огонь артиллерии, корректируемый наблюдателями с командного пункта майора Горшанова, захватил врасплох и рассеял 1-ю роту батальона парашютистов. Другие роты понесли незначительные потери, но тут по ним с фланга ударил капитан Виктор Тюфяков. Оставив на дамбе две дежурные машины, он быстро перебросил остальные шесть танков лесом и атаковал противника.
«Перед боевыми позициями нашей роты появился русский танк Т-34 и угостил нас такой прекрасной маршевой музыкой, которая нам, солдатам дивизии «ГГ», уже была хорошо знакома», — вспоминает Мюллер. Перевод этого поэтического языка на язык прозы весьма прост: парашютисты, двигавшиеся сомкнутым строем, не выдержали неожиданного огня 6 пушек и 12 пулеметов польских танков, рассеялись и отступили.
И в самый критический момент, когда немецкие солдаты почти дошли до скатов высоты 112,2, когда пять танков командования и разведки 1-го полка вступили в бой, когда открыли огонь Т-70 — это последнее препятствие на пути дивизии «Герман Геринг» к воротам под Выгодой, гитлеровцы не имели уже сил нарастить удар. Не имели сил, потому что советские артиллеристы и танкисты 1-й роты отбросили резервный батальон парашютистов раньше, чем он был введен в бой.
В 7.15 2-й батальон старшего лейтенанта Ишкова был атакован гитлеровцами с севера и юга. В боевых порядках советской пехоты, обороняющей южный фронт на дамбе, осталось только два танка: 116, которым после контузии Наймовича командовал хорунжий Полько Линчевский, и 117 Меликуза Зайнитдинова. Оба танка находились на расстоянии двухсот метров друг от друга. Между ними была стена леса.
Не успел Меликуз выстрелить из орудия раза три, как раздался сильный взрыв. Танк встряхнуло, изо всех щелей посыпался песок и повалил дым.
Танкисты переглянулись. Вентилятор работал. Он с шумом выбрасывал пыль и высасывал струйки дыма. Воздух в танке становился чище.
— Порядок, — сказал хорунжий Генеку. — Заряжай.
Они выстрелили еще раз. Механик-водитель сдвинул шлемофон на затылок и прикрыл уши руками. Через мгновение в наушниках послышался его спокойный голос:
— Танк горит.
Франкевич сорвал шлем. И хотя стоял грохот от огня пехоты и разрывов снарядов, было слышно, как снаружи потрескивают сухие ветки маскировки. Он откинул люк и крикнул:
— Горит!
Забыв о свистящих в воздухе пулях и осколках, танкисты мгновенно выскочили из машины, схватили лопаты и стали забрасывать песком горящие сучья, сбивать пламя, ползавшее по танку.
Когда погасили пожар и снова заняли свои места в машине, немецкая пехота и танки были уже совсем близко. Экипаж танка 117 теперь знал, что тяжелая мина разорвалась сзади, на жалюзи мотора. Броневые жалюзи были закрыты, но взрывом их разогнуло, осколки пробили бак с горючим, и оно облило ветки маскировки. Достаточно лишь искры, чтобы они вспыхнули.
Танк теперь стал неподвижным, но сражаться можно было и так.
— Хотим мы этого или нет, — сказал Зайнитдинов, — но мы должны быть героями. Об отступлении не может быть и речи.
Беспрерывно отстреливаясь, они послали радиста к Тюфякову сообщить о сложившейся ситуации. Пусть как можно скорее присылают тягач и отбуксируют танк на ремонт, потому что теперь это лишь
