стальной неподвижный бункер.
За танк 116 тоже взялись тяжелые минометы. Видимо, вражеская батарея имела корректировщика среди наступающих пехотинцев, потому что мины, срезая деревья, одна за другой ложились рядом с танками. Танкисты решили сменить позицию, но в тот момент, когда танк тронулся с места, что-то заклинило башню — ни влево, пи вправо.
Хорунжий Линчевский приказал заряжающему выяснить, в чем дело. Вашкевич выскочил наружу, сбросил ветки и крикнул под свистящие пули:
— Топор!
Сломанная сосенка одним концом вошла в скобу для десантников, а другим — глубоко врезалась в землю. Вашкевичу подали топорик. Он рубанул раз, другой и разблокировал башню. Но в этот момент раздалась очередь из автомата. Пули попали Вашкевичу в согнутую спину. Немцы подходили уже к линии окопов.
Танкисты втащили раненого внутрь. Грешта сделал перевязку. Павел умирал: у него была прострелена плевра. Он тяжело дышал, изо рта шла кровь.
Механик-водитель Юзеф Павловский с согласия Линчевского сделал то, чего делать не полагалось. Но они не могли спокойно смотреть, как умирает товарищ. Юзеф развернул танк и на полном ходу двинулся просеками в тыл. Раненого оставили на попечение доктора Стаха, а сами, выжимая из мотора максимальные обороты, помчались обратно. На все это ушло не более семи минут: полтора километра в одну сторону, полтора — назад.
Однако именно в течение этих семи минут произошли серьезные события. В журнале боевых действий 47-й гвардейской стрелковой дивизии в записи за 11 августа читаем следующее:
«В 7.15 батальон гитлеровской пехоты при поддержке шести танков атаковал позиции 142-го полка, пытаясь прорваться в лес на север от Дамбы. Бой был тяжелым. Комсомольцы — истребители танков, наводчик Медянников и заряжающий Зозуля — подожгли вражеский танк, однако их противотанковое ружье тут же было уничтожено попаданием артиллерийского снаряда. Зозулю ранило. Фашистские танки прорвались в глубину наших позиций. Ручной пулемет, строчивший справа, косил подбегавших фашистов, но троим из них удалось спрыгнуть в окоп. Медянников бросился на гитлеровцев и убил их саперной лопаткой… 142-му полку угрожало окружение. Штурмовая группа, в состав которой входили коммунисты Першилов, Тилькин, Курбатов, Ткачев и Войтенев во главе с парторгом 1-го батальона Своленко, с боем прорвалась к своим».
Следует добавить, что вместе со штурмовой группой прорвались и более десятка солдат из роты автоматчиков 1-го танкового полка под командованием капитана Францишека Падлевского.
Эту лаконичную информацию, между строк которой следует видеть ярость наступавших и упорство обороняющихся, можно дополнить оперативной сводкой 47-й гвардейской стрелковой дивизии № 073 от 18.00 того же дня. В ней говорится, что полк майора Горшанова потерял 14 человек убитыми, 49 ранеными, одну 76-мм и одну 45-мм пушки. Гвардейцы быстро пополнили потери оружия и боеприпасов, собрав в своих окопах брошенные гитлеровцами 6 ручных пулеметов, 21 винтовку и 30 автоматов.
Кто знает, возможно, фашистам и удалось бы расширить прорыв далее на восток, если бы не захлебнулась их атака с севера на лесной квадрат 111 и если бы одновременно с контратакой штурмовой группы Своленко и Падлевского капитан Тюфяков, повернув на 180 градусов, не двинулся бы на помощь защитникам дамбы, ведя за собой также и танки хорунжих Уфналя, Резника и Бабули. Один немецкий танк они подожгли, а три других, потеряв поддержку пехоты, спешно отошли, отстреливаясь из орудий и пулеметов. На восточном фланге немецкого прорыва фронт затих, обессиленный трижды возобновляемыми атаками за три с половиной часа.
Боевое крещение
От леса Гай до рубежа Целинув, Суха Воля, куда в 7.00 должен прибыть польский мотопехотный батальон и «занять оборону на стыке 47-й и 35-й дивизий, чтобы быть готовым во взаимодействии со 2-м танковым полком отразить атаки противника», по прямой — пять, а дорогами — от шести до восьми километров. Если идти по прямой, пришлось бы передвигаться по колено, по пояс в грязи.
Свежее, умытое росой солнце вставало из-за Вислы. Войска выходили из лесу на поля. Взводы шли двумя колоннами, отбрасывая длинные тени.
Уже видно весь батальон — почти 700 человек, вооруженных автоматами и винтовками. Солдаты несли 35 ручных пулеметов, 18 противотанковых ружей, тянули 15 станковых пулеметов. Сзади пылили автомашины минометной роты, везущие боеприпасы и шесть 82-мм минометов. Не видно лишь противотанковой батареи. Она осталась прикрывать переправу. Вид батальона радовал сердце. Немногие гвардейские полки, сражающиеся под Студзянками, могли сравниться с ним по численности.
Встречные советские солдаты отдавали честь, весело шутили, желали удачи.
Командир отделения 3-го взвода Франек Подборожный, выйдя из колонны, подбежал к советскому солдату. Поляк отдал ему короткий изогнутый магазин от своего автомата, получив взамен круглый, более тяжелый, но вмещающий вдвое больше патронов.
— Хочешь застрелить семьдесят одного немца? — засмеялся русский.
— Как можно больше, — ответил плютоновый, — чтобы скорее кончилась эта проклятая война.
— Правильно!
Советский майор-артиллерист, увидев проходящих по опушке леса солдат, крикнул:
— А вы осторожней, ребята! Немцы недалеко!
Предостережение было воспринято со смехом. Когда выходили, то слышали впереди частую артиллерийскую стрельбу, но теперь все утихло. Солдаты держались гордо: чем меньше понятия имел кто о фронте, тем больше задирал нос. Многие шли в бой впервые.
Сосредоточив главные своп силы на захвате Выгоды, чтобы открыть путь на Пшидвожице, с запада и севера гитлеровцы прикрыли свой клин тремя опорными пунктами: фольварком Студзянки, кирпичным заводом и лесной сторожкой Остшень. В окуляры стереотруб просматривалась плоская открытая местность под Дембоволей и далее — почти до самого Тшебеня. Фашисты давно заметили приближающийся батальон. Какая-то нетерпеливая батарея открыла заградительный огонь, послав несколько снарядов, но высшее начальство приказало прекратить обстрел.
Донесения мгновенно дошли до штаба в Воле-Горыньской, откуда по радио были вызваны самолеты. Артиллеристы ждали: молчали орудия, молчали на наблюдательных пунктах командиры-профессионалы, хорошо изучившие ремесло войны. С каждым мгновением это молчание становилось все более грозным.
Время приближалось к шести часам. Головные взводы вступили на темный, влажный ковер лугов. Через цейссовские стекла уже хорошо были видны мундиры цвета выцветшей зелени — иные, чем советские. И вот одновременно сразу в десяти местах прозвучало одно короткое слово:
— Огонь!
И сразу же прогремело более ста выстрелов. По всему фронту зарычали жерла стволов.
Обстрелянные роты рассеялись. Их преследовали десятки снарядов.
В небе, гудя более чем тридцатью моторами, как стая стервятников, появились пикирующие бомбардировщики люфтваффе.
Военная наука учит беспрекословно подчиняться приказам и сразу же выполнять их. Вырабатывает в солдате автоматизм рефлексов. Готовит не только к парадам, но и к боям. Привыкший к послушанию и дисциплине, солдат не поколеблется исполнить приказ командира даже под огнем, он легче приспособится к условиям боя, быстрее привыкнет к опасности. Однако существует граница, за которой голос дисциплины может быть приглушен самым сильным, самым естественным и первобытным из всех человеческих инстинктов — инстинктом сохранения жизни. Преобладание этого инстинкта при слабой воле мы называем
