пенсионерское, ну и, соответственно, документальное кино – «Бандитское десятилетие». Я не стал переключать, потому как фильм был про историю ОПГ, организованной преступной группировки Орехово- Борисова, которое погружалось в сумерки как раз за моим окном.
И вот – я смотрел кино про ореховских бандитов, а в это время грабили Борину квартиру на нашей лестничной площадке.
Кино завораживало не криминальной экзотикой, а тональностью повествования. «Всмотритесь в кадры этой любительской видеосъемки, – говорил диктор. – Загородный ресторан под Тамбовом. День рождения местного авторитета. На праздник приглашены и ореховские. Вот они, на ваших экранах. Еще молодые, еще только-только начинающие. 1990 год – обратите внимание, на каких машинах съезжаются гости».
На экране – сплошь «жигули» первых выпусков. Бедные!
Один из ореховских произносит тост. Он как будто чуть робеет перед избранной публикой. Отроческий почти трепет. Слова подбирает. Хочет произвести впечатление… Чокаются. Танцуют под живую музыку. Сидя за столом, подпевают певице. Гримасничают в камеру. Обнимают подружек.
«Им неведомо их будущее. Их странная и страшная слава. Они так ничего и не узнают про те могилы, про те надгробия, на которых скоро, уже очень скоро напишут их имена».
Ну да, типа, отгорели их жизни, яркими кометами прочертили небо тех роковых девяностых…
Досмотревши кино, я перевернулся набок и начал подтягивать колени, чтобы встать на карачки. Потом, сквозь прострелы боли в позвоночнике, встал на колени и, держась за край стола, выпрямил спину. В вертикальном положении боль почти терпимая. Теперь можно встать на ноги и, соблюдая осторожность, передвигаться по квартире, и даже – что собираюсь я сделать сейчас – выйти за молоком и хлебом в наш магазинчик.
Всунул ноги в туфли. Не замерзну, идти недалеко. Влез в куртку, взял два пакета, чтобы равномерно потом тяжесть распределить, и начал свое путешествие: путь до лифта, потом – шесть ступенек по лестнице на первом этаже и две, но высокие, ступеньки крыльца, потом – по подмерзшему и, будем надеяться, нескользкому тротуарчику до угла нашего дома, ну а в торце дома уже и магазин. Там сейчас должно быть малолюдно, думал я, перетаскивая тело через порожек и закрывая дверь.
На лестничной площадке я увидел соседа Мишку с первого этажа. Он стоял у приоткрытой в Борину квартиру двери.
– Привет, Миша, – сказал я.
– Привет-привет, – сказал он. – Не хочешь заглянуть сюда?
– Чего там?
– А ты глянь.
Я глянул – пол коридора и просматриваемой с площадки части комнаты устлан бумагами и тряпками. Дубленка с распахнутыми полами и растопыренными рукавами. Мужской костюм с подвернутыми ногами. Белой, розовой, голубой пеной – женские платья и белье. Сверху, как осколки разбитого стекла, ложки, рюмки, фужеры. Дверцы коридорных шкафов раскрыты, ящики стола в комнате выдвинуты. На расстеленном в коридорчике одеяле составлены какие-то радиоблоки. Под ногами у нас с Мишкой бетонная крошка, и теперь я вижу, что металлическая рама и косяк двери в Борину квартиру как будто выгнуты.
– Это чего такое?!
– Это? – Миша сделал паузу. – Это, Палыч, попытка ограбления. Сейчас менты приедут… Мне пацаны позвонили в дверь, этот рыженький с восьмого этажа лифта до сих пор боится, они с приятелем по лестнице спускались, видят, дверь приоткрыта, заглянули туда и – ко мне. Хорошо еще, что в квартиру не сунулись… И тут уже я сам слышу, как сверху по лестнице топают. Я пацанов к себе затащил и дверь прикрыл. Успел только посчитать в глазок, сколько их было. Трое.
– Лихо, – сказал я
– А ты что, опять?.. Когда ж в бассейн-то начнешь ходить?
– Да надо. Все не соберусь никак.
Мы стояли у двери и смотрели на разоренную квартиру. Когда-то Боря был мальчиком, осиротевшим в пятнадцать лет и решившим жить самостоятельно. И жил – с переменным успехом. Женился, разводился. После армии в автосервис пошел, забогател, на «москвиче», хоть и стареньком, начал ездить. Потом бухгалтером стал, у Виктора с третьего этажа в массажном салоне (то бишь – в публичном доме) работал – выгнали. К тому времени он уже на «тойоте» ездил. Потом обувью торговал – с «тойоты» на «жигули» пересел. Потом и «жигули» продал. Риэлтером был – кончилось больницей, череп ему проломили. Ну и так далее. И все эти годы в однокомнатной квартирке его гудела перманентная пьянка – на площадке у нас появлялись то какие-то мутные бомжеватые хари мужиков, то юные совсем лица обкуренных парней и девушек. При этом как сосед Боря был хорош – он вообще-то парень добрый, отзывчивый, так сказать, «добрососедский». Года три, а может, уже и пять лет назад, когда в очередной раз я выбивал ему дверь, а перебравший Боря стоял рядом, прислонившись к стене и с трудом удерживая тело вертикально, я увидел внутренности его квартиры. Голые стены с обтертыми обоями, матрас на полу, пустые бутылки. На гвозде в коридоре висят брезентовые брюки, заляпанные известкой. Но в последнее время Борю потянуло на респектабельность – жену новую привел, «Волгу» черную купил. Ну а в распахнутой сейчас квартире я вижу новенькую белую мебель, ковры, радиоаппаратуру и проч.
– Закурим? – предложил Мишка.
– Не, я – в магазин. Загляну попозже, – сказал я.
Ну а что? – дело житейское. Меня тоже грабили.
Когда я выволакивался на крыльцо, напротив нашего
подъезда притормозил милицейский джип, и из него выпрыгнул паренек в штатском с папочкой. Взбегая мимо меня на крыльцо, он оглянулся и крикнул шоферу: «Посмотри, какая там квартира?».
– Шестьдесят шестая, – сказал я. – Пятый этаж.
Парень как будто споткнулся, повернул ко мне голову, всматриваясь – на улице уже почти темно было. Декабрь. Впритык к газику тормозила еще одна милицейская машина, из нее вылезали двое, но уже в форме. Я ковылял вдоль дома к магазину, и меня никто не окликал. Думаю, походка моя и хозяйская сумочка в руках успокоили.
Минут через двадцать, когда наконец я, отоварившись, дотащился обратно до крыльца, до лифта, поднялся на свой этаж и вставил ключ в дверь, меня окликнули:
– Гражданин, пройдите на минутку сюда!
Из Бориной квартиры высовывались милиционер и штатский. За спинами их маячил Миша.
– Сейчас, только сумки поставлю.
Милиционер в форме вышел на площадку и бдительно наблюдал, как я открывал свою дверь, входил в квартиру и устраивал сумки на стуле в коридоре.
В Бориной квартире на кухонном столе были разложены бумаги. За столом расположился для беседы со мной следователь, не такой уж, кстати, молодой, лет сорока – это его молодцеватость сбила с толку. В углу на стульчике, по-свойски – Миша. Милиционеры расслаблялись в комнате, сидя на диване и с философским хладнокровием оглядывая разложенные перед ними внутренности чужой жизни.
– Присаживайтесь, – сказал следователь.
– Я уж лучше постою. Радикулит.
– В момент ограбления вы находились дома. Что вы слышали?
– Ничего не слышал.
– Но ведь тут дверь выбивали.
– А может, и не выбивали, – подал голос Миша, – может, просто отжали.
– Я действительно ничего не слышал. А может, и слышал, но не обратил внимания. У нас тут лифт гудит и бухает, или кто-нибудь молотком сверху стучит, или там алкаш к жене, запершейся от него, ломится. Привыкаешь к звукам…
– Да, – сказал следователь, держа ручку наготове, но ничего не записывая. – А может, голоса какие?
– Голосов не было. Я ведь вот здесь, в пяти метрах, за стенкой лежал. Чужие голоса услышал бы точно. Нет, тихо было… А что, много вынесли?
– Это хозяин нам скажет… А так, на глазок… не похоже, чтобы много. Разве по мелочам что в карман
